Витязь на распутье
Шрифт:
— Стой! Кто дал вам право?! Кто дал вам право вламываться… в таком виде… сюда?! В Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов?! Кто привел вас? Где эти провокаторы? Пусть выйдут вперед! Нечего им прятаться за ваши спины!
Матросы, ошарашенные внезапным и решительным отпором, оружие убрали, остановились. Один из них спросил:
— Кто убил Муравьева?
— Почему убили главкома? — раздались следом другие голоса. — Где тело главкома?
— Он уже не главком, — ответил Иосиф Михайлович, теперь без крика, но достаточно громко. — Он оказался
— Кто же теперь главком?
— Командование я принял на себя. Пока не назначат нового.
Кто-то из матросов оторопело присвистнул.
— Приказываю, — продолжил Иосиф Михайлович, — немедленно вернуться в свое расположение. И ждать моих дальнейших указаний. Приказываю именем революции!
Матросы, судя по всему, были в шоке. Переглядывались недоуменно.
Из их рядов вышел один, самого лихого вида, и отнюдь не лихо заявил:
— Извините, товарищ! Нас ввели в заблуждение. Не знали…
— Вы эсер или анархист? — прервал его Иосиф Михайлович.
— Лично я большевик. У нас в отряде не только я.
— Выведите отряд из здания и ждите распоряжений.
Уходили матросы тихо. К счастью, инцидент погас и обошелся без жертв.
Одна за другой прибывали теперь делегации из разных частей гарнизона — все с одним и тем же вопросом:
— Где Муравьев, что с ним?
Иосиф Михайлович снова и снова терпеливо сообщал об измене и гибели бывшего главкома, раздавал отпечатанные Швером воззвания.
И наконец — первая в эту невероятную ночь целительная радость! В кабинет вошел молодой командир с осунувшимся красивым лицом, по-прежнему подтянутый. Иосиф Михайлович бросился к командиру, они крепко пожали друг другу руки, затем, помешкав недолго, обнялись.
— Михаил Николаевич! Живой…
— Как видите.
— Вижу, вижу… — Других слов у Иосифа Михайловича в ту минуту не нашлось. Он еще раз обнял Тухачевского, усадил, распорядился принести чаю — покрепче.
Сначала Тухачевский коротко поведал о своих приключениях, затем выслушал обстоятельный рассказ о происшедшем здесь и, вздохнув, заметил:
— Жаль, не было меня с вами в эти минуты.
— Зато теперь вы с нами. И я рад сдать вам командование, которое принял на себя. Я ведь не военный, но не было другого выхода.
— Никакой военный не распорядился бы лучше, — возразил Тухачевский. — Продолжайте командовать. И считайте, что я прибыл в ваше распоряжение. Приказывайте!
— В таком случае. — Иосиф Михайлович впервые за эту ночь улыбнулся. — В таком случае приказываю: принять командование фронтом!
— Без приказа из Москвы? Нет, не могу.
— Понимаю, Михаил Николаевич. Но ведь и я без приказа из Москвы не могу. Как же быть?.. Вот что! Москву запросим, а пока приступайте к временному исполнению обязанностей главкома.
Тухачевский согласился и, снова вздохнув, повторил упрямо:
— А все же жаль, что не был я здесь с вами.
— Не переживайте, Михаил Николаевич, вы и так немало помогли нам.
— Так и вы, Иосиф Михайлович, тоже победили оружием агитации…
— Ну да, «кукушка хвалит петуха»…
Оба рассмеялись, чувствуя — после всего пережитого — душевное облегчение.
На стеклах множества высоких окон бывшего Кадетского корпуса, на золоченых куполах Троицкого собора и Покровского монастыря, в чистых волнах Волги и Свияги, в тихой воде озер и стариц левобережья — всюду отразился ясный лик возвращающегося в город солнца. И где-то на Венце, в непроглядной листве вековых деревьев, то здесь, то там подавали голос пробудившиеся зяблики: «Цив-цив-цив-чицив-чивичиу!»
Эту концовку их песен знатоки называют «росчерком». И теперь, азартно соревнуясь меж собой, птицы своими звонкими «росчерками», казалось, торопились возвестить рождение нового дня.
36. ПРОЩАЙ, РАСПУТЬЕ!
…Когда части 1-й армии вступили в окончательно освобожденный Симбирск, среди ехавших на утомленных конях командиров можно было увидеть одного, сероглазого и черноусого, такого же обветренного и запыленного, как остальные. Но, в отличие от остальных, он держал повод не левой, а правой рукой, и повод был не пропущен меж пальцами, как положено, а замысловатым образом намотан на неподвижную черную перчатку. Шашка почему-то не у левого, а у правого бедра, и кобура не на месте.
Растолкав толпу встречающих, выбежала на мостовую молодая женщина, бросилась к всаднику. Командир придержал коня, наклонился к ней…
За месяцы отсутствия Мирона Яковлевича немалые перемены произошли в его семье.
Умер Илья Львович, так и не оправившийся после пережитого в Киеве потрясения. Последними его словами была просьба похоронить у Днепра. Бедный старик давно уже потерял чувство реальности.
Асин муж ушел с белыми. Этот человек никогда не внушал доверия Мирону Яковлевичу. Молодец Ася, нашла в себе силы остаться…
Ночь он провел дома. Наутро вернулся в часть. Здесь тоже был теперь его дом, здесь тоже была его семья.
Пройдет время — Черкасский узнает о словах Ленина:
— Нам изменяют и будут изменять сотни и сотни военспецов, мы будем их вылавливать и расстреливать, но у нас работают систематически и подолгу тысячи и десятки тысяч военспецов, без коих не могла бы создаться та Красная Армия, которая выросла из проклятой памяти партизанщины и сумела одержать блестящие победы на востоке…