Витязи из Наркомпроса
Шрифт:
— Тьфу ты. Чуть не оскоромился. Скажу вам, чада мои, нет хуже места, чем заброшенная церква… Пока её заново не освятишь, ведь там такое поселиться может…
Натка презрительно фыркнула на все эти суеверия и предрассудки, решительно подошла к воротам и несколько раз решительно постучала в крашенное черным холодное железо круглым стальным кольцом, приделанным вместо ручки… В такт её ударом под аркой глухо разнеслось приглушенное, словно через вату, эхо…
Никакого результата.
Натка достала из сумочки свой револьвер и пару раз стукнула рукояткой по воротам…
Натка бы и стрельнула. Да вот беда, ей так и не удалось зарядить барабан, в который патроны упорно не хотели влазить.
— Дочка, разреши-ка я, грешный…, — осторожно отодвинул Натку Савва Игнатьевич. Потом вдруг сунул в рот четыре пальца, по два с обеих рук, и оглушительно, по-разбойничьи, с переливами, свистнул. Да так, что до самой Крестьянской заставы в окрест бешено залаяли собаки…
— Это кто-тут фулюганит? — раздался из открывшейся квадратной форточки сердитый заспанный голос. — Я вот те щас свистну, промеж рогов-то, олень сохатый…
— Сам ты р-р-рогатый! — вдруг с непонятной Натке злостью встрял Бекренев. — Слышь, фуцан, ты кто там такой, обзовись?
— Я тебе не фуцан! — гордо ответствовал невидимый собеседник. — Я есть помкомвзвода охраны! Видишь, решетку у меня на петлице? Пади передо мной! — и собеседник с охотой продемонстрировал красную полоску на своей синей петличке, перекрещенную двумя черточками вертикальными — так что действительно, это несколько походило на тюремную клеточку.
— Ах, извиняйте, гражданин начальник…, — рассыпался мелким бесом Бекренев. — Не спознали вас, вы уж нас помилуйте… Глуховат я от постоянного труханья! Наталья Израилевна, продемонстрируйте гражданину вертухаю свой вездеход.
Натке вдруг до ломоты в зубах захотелось вдруг совершить абсолютно невозможное: задрав юбку, обернуться к гражданину начальнику задом и, нагнувшись, действительно ему кое-что продемонстрировать… Уж очень она не любила хамов и всяческих наглых держиморд.
Но, сцепив зубы, она с достоинством вытащила из внутреннего кармана накинутого поверх платья старенького пальто свой грозный документ.
Однако, на гражданина помкомвзовда охраны он не произвел почти никакого впечатления: внимательно прочитав документ из Наткиных рук, страж ворот приоткрыл их на ладонь. Показалась тощая фигура в темно-синей шинели, перепоясанной брезентовым ремнем, оттягиваемым книзу револьверной кобурой, от которой к груди тянулся витой кожаный шнурок.
— Что вам угодно? — несколько более вежливо спросил помкомвзода.
— На нужен детский приемник…, — неуверенно начала было девушка.
— Нет тут никаких приемников, ни передатчиков. Ни детских, ни взрослых…, — как-то похабно улыбаясь, отвечал охранник.
— А что тут есть? — удивилась Натка.
— С какой целью интересуетесь? — совершенно по-еврейски ответил помкомвзода.
— С образовательной! — отрезал Бекренев. — Вола не крути: есть тут детприемник?
— Нет. — мрачно произнес дитя ГУЛАГа.
— А что есть?
— Архив УНКВД по Московской области. Склад конфискованных вещей. Продовольственный
Бекренев сплюнул и, повернувшись к Натке, сказал:
— Наташа, пойдемте уже…
— А дети у вас тут есть? — спросил вдруг Савва Игнатьевич.
— Дети? — удивился цербер. — Детей у нас тут тоже нет. А вот малолетние преступники, тут мало-мало есть…
— Ага! — воскликнул Бекренев. — Вот туда-то нам и надо…
— Не пущу. К ним, не пущу! — спокойно отрезал охранник. — Даже в архив бы вас пустил, если бы добром попросились, а к ним вот сдохну, но не допущу. Они ведь за «Девяткой» числятся.
И охранник вдруг зябко поежился, словно по его худой спине пробежал озноб…
— Да нам ребенка одного забрать нужно и в Барашево отвезти…, — начала была Натка.
Но, услыхав её слова, охранник уже торопливо отворял калитку в воротах, испуганно бормоча:
— Ох, батюшки-светы, да что же вы сразу-то!.. Грех-то какой! А я-то ведь вас и враз не спознал… Думал, пришли приличные господа… Барашево, знамо дело!.. Конечно, конечно, да забирайте вы их хоть всех до одного!.. Барашево! Понятное дело, вы ведь ночами только и ходите… А как же? Одно слово… Барашево.
Размышляя, чем же они так сумели напугать тертого в семи щелоках лагерного старожила, из тех, кто в тюрьме поселился пожизненно, Натка вместе со своими спутниками прошла на мощеный двор. Перед ними открылся широкий пустырь, за которым чернела громада пятикупольного, без крестов, собора.
— Тут кладбище-с было великокняжеское, да ведь вы же знаете? От вас ведь приезжали его копать, склепы взламывать…, — угодливо показал худой рукой на изрытое ямами поле провожатый.
«За кого он нас принимает? — подумала Натка. — Не знаю. А только он нас… боится, что ли?»
Взойдя по высокому беломраморному крыльцу бывшего Братского корпуса, гости остановились в просторных сводчатых сенях, расписанных сказочными цветами да муравами.
— Извольте подождать! Сейчас выведу вам вашего пассажира Только до его хатки добегу… Одна нога здесь, а вторая тоже здесь! — бойко брякнул ключами у пояса помкомвзвода.
Савва Игнатьевич потянул своим круглым, как картошка носом:
— Ох, не нравится мне это всё! Куда же мы попали? На тюрьзак вроде не похоже…
— Какой уж тут тюрьзак! — подтвердил Бекренев. — Ни вахты, ни шлюза, ни сборки, ни вокзала… Даже плаката «На свободу с чистой совестью!» и то, не вижу.
Натка ничего не поняла… Вокзал? Причем тут вокзал? Где поезда? Какой же тут может быть вокзал, тут ведь и рельсов-то нет? А шлюз, это вроде что-то гидротехническое?
В эту минуту в полутемном коридоре, перекрытом решеткой, вдруг раздались шаги…
И у Натки вдруг остро заныла раненая рука.
— Здравствуйте, тётенька потерпевшая…, — раздался так ей хорошо, с недавних пор, знакомый мальчишечий голос.
— Здравствуй, и ты, милый мальчик… Извини, но я твой ножик кажется, дома оставила. — несколько нервно отвечала ему Вайнштейн.