Византийская кунсткамера. Неортодоксальные факты из жизни самой православной империи

Anthony Kaldellis

A Cabinet of Byzantine Curiosities: Strange Tales and Surprising Facts From History’s Most Orthodox Empire, First Edition

Рассказывая о предпочтениях своего Онегина, Пушкин замечает: «Но дней минувших анекдоты / от Ромула до наших дней / хранил он в памяти своей».

В современном языке анекдотом именуется смешной и очень короткий устный рассказ; его протагонистом может иногда выступать псевдореальный персонаж («Василь Иваныч», «Брежнев»), но он имеет к своему историческому прототипу лишь косвенное отношение. Такой облик анекдот принял

в XX веке, а раньше это был – да, забавный, да, короткий – но рассказ, претендующий на правдивость и повествующий о реальной исторической фигуре. Именно такими анекдотами увлекался Онегин.

Своим возникновением понятие «анекдот» обязан Византии, а вернее – ее восприятию потомками. (буквально – «неизданное») – это авторское заглавие памфлета, написанного «в стол» Прокопием Кесарийским, Юстиниановым придворным историографом. Подпольный пасквиль целиком состоит из злобных и скандальных слухов и сплетен об императоре, а рассказы об императрице Феодоре изобилуют столь порнографическими подробностями, что советский переводчик, публикуя русскую версию произведения, вынужден был опустить некоторые пассажи, снабдив их лицемерным примечанием: «Далее идет не имеющее научного значения и трудночитаемое место».

В XVII веке, когда (получившее издательское название «Тайная история») было впервые опубликовано, многие не поверили, что такую сенсационную чепуху мог понаписать серьезный историк Прокопий. В процессе той дискуссии об авторстве слово «анекдот» и стало нарицательным.

Энтони Калделлис – тоже серьезный историк, профессор штатного университета Огайо в городе Коламбус (США). Его перу принадлежат одиннадцать книг по византийской истории (его «Византийская республика» переведена на русский язык). Двенадцатая книга – перед вами. Она совершенно непохожа на остальные: автор будто специально провоцирует читателя, подсказывая в предисловии, что сподручнее всего перелистывать ее в сортире. Какую же цель преследовал Калделлис, нагромождая горы гривуазных анекдотов и экзотических фактов, ничем не связанных между собой, кроме общей занимательности?

Пожалуй, сверхзадачей автора было демистифицировать Византию, лишить ее ореола загадочной, ни на что не похожей цивилизации аскетов и святых, живших исключительно духовными интересами. Этот стереотип для Калделлиса выглядит ничуть не более привлекательным, чем противоположный – будто Византия вся состояла из садистов-императоров, обскурантов-епископов и интриганов-евнухов. Ромеи, подчеркивает автор, были просто люди, и ничто человеческое не было им чуждо.

Со многими аксиомами Энтони Калделлиса можно было бы поспорить, но в сегодняшней России, где Византию то и дело возносят на пьедестал в качестве православно-этатистской утопии, его книга тем не менее окажется весьма кстати: она способна не только развлечь читателя, но и отрезвить его.

Сергей Иванов, профессор Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», доктор исторических наук

Книга Энтони Калделлиса, несмотря на свой развлекательный характер, очень сложна для перевода сразу по нескольким причинам.

Во-первых, почти наполовину «Византийская кунсткамера» состоит из цитат, взятых из огромного количества различных по содержанию и стилю источников. Переводить их с английского языка было бессмысленно, так что пришлось отыскивать оригиналы текстов на древних языках и переводить уже с них. И хотя я старался сохранить общие авторские принципы работы с текстом источника, здесь даны самостоятельные переводы, следующие, прежде всего, лексике, фразеологии и стилистике оригинала. Поэтому пусть внимательный читатель не удивляется, что русский перевод в отдельных деталях может отличаться от английской версии книги, причем иногда даже значительно.

Во-вторых, русская традиция переводов средневековых текстов

несколько отличается от англосаксонской, во многом из-за того, что русский литературный язык, как наследник церковнославянского, изначально лучше приспособлен к передаче византийских терминов и реалий (например, греческого игумена нет нужды называть аббатом). Соответственно, как в переводах, так и в пересказах источников, которые занимают также почти половину книги, терминология и даже стиль порой отличается от английского текста. В некоторых случаях для лучшего понимания текста восстановлены слова, пропущенные в английском переводе. Кроме того, согласно традициям отечественной науки, все греческие слова даются в оригинальном написании (вместо латинской транскрипции), а все стихотворные строки переведены соответствующими поэтическими размерами (элегическим дистихом, двенадцати- и пятнадцатисложником). В русском переводе книги также опущены те фразы и примечания, которые актуальны только для ее английского издания (ссылки на английские переводы и т. п.). Названия источников приведены в соответствие с русской традицией, и для удобства читателя сделаны небольшие дополнения справочного характера.

Наконец, как почти любой труд с цитатами и отсылками к сотням источников, английское издание «Византийской кунсткамеры» содержало некоторое количество опечаток, неточностей и ошибок. Сверяясь с изданиями оригинальных текстов, я постарался исправить все эти недочеты, за исключением тех пассажей, для которых мне не удалось найти источников и которые не смог вспомнить и сам профессор Калделлис в нашей переписке. Такие места отмечены специальными примечаниями, так же, как и мои сущностные поправки.

В своем переводе я старался совмещать аромат стилистического разнообразия оригинальных текстов с тонким юмором, иронией и даже эпатажем Энтони Калделлиса. Следует также учитывать, что, если западный человек с детства знаком скорее с негативным образом Византии (см. Предисловие), то отечественному читателю она известна скорее с положительной стороны, как носительница высокой культуры и глубокой духовности. Поэтому многие пассажи в настоящей книге могут показаться ему грубыми, покоробить и даже оскорбить, однако следует помнить, что все они, включая непристойные выражения, взяты из подлинных византийских источников и показывают всю неоднозначность и многосторонность богатейшей византийской цивилизации.

Андрей Виноградов, российский историк-антиковед, археолог и переводчик, исследователь Византии и раннего христианства.

Доктор филологических наук, доцент Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

В игре Civilization V человек выбирает правителя и державу, которую предстоит привести к мировому господству. Поиграть можно и за императрицу Феодору, правительницу могущественной Византии. Основное свойство этой воображаемой Византии – сильная религия. Игрок может выбирать на один бонус больше, создавая собственный пантеон богов, а затем и полноценную монотеистическую религию.

Современные историки, конечно, схватятся за голову при мысли о таком линейном прогрессе и всей концепции игры. Но вот «Византия как религиозная империя» – для неспециалистов по ромеям вполне приемлемая и живучая концепция. Она подкрепляется великолепными останками (прежде всего в виде церквей и фресок в этих церквях) некогда блистательной державы. К византийской религиозности можно вспомнить, с каким трепетом и страстью императоры собирали в Константинополе многочисленные христианские реликвии. И как потом часть этих реликвий оказалась на территории Московского царства и даже служила идеологическим поискам первых Романовых. Что тоже способствовало созданию в России образа Византии исключительно как религиозной империи.