Византийская принцесса
Шрифт:
Слуга подбежал и остановился в шаге от севастократора, как будто споткнувшись. «У него веснушки, — подумал Тирант. — Он рябой. Я прежде не замечал».
Вслух он сказал:
— Государь знает?
— Государь? — переспросил слуга, дрожа.
— Оба герцога убиты, — сказал Тирант. — Мой брат и герцог де Пера. Государь знает об этом?
Слуга молчал. Тирант слышал, как постукивают его зубы, и нарочно надвинулся на слугу так, чтобы нависать над ним.
— Чего ты боишься? — спросил севастократор
Слуга повернулся и бросился бежать. Тирант проехал еще немного и возле самого входа во дворец неловко сполз с седла. Как ни старался он быть осторожнее, боль вошла, точно копье, в его пятку и вышла через затылок. И даже когда она уже улеглась, возмущенное сердце все еще гудело и сжималось.
Сильно хромая, Тирант прошел по залам дворца и вдруг очутился в той самой комнате, где принцесса принимала его при их первой встрече. Все так же смотрели со стен искусно нарисованные великие любовники — Эней и Дидона, Флуар и Бланшефлор, Тристан и Изольда. Нежные изречения исходили из их уст, помещенные на вьющиеся ленты, а вокруг них безмятежно раскрывались диковинные цветы.
«Здесь началась и закончилась жизнь, — подумал Тирант, — но они, пребывающие в вечности, никогда не изменятся…» И он понял, что отдал бы сейчас все на свете, лишь бы войти к этим нарисованным людям, в их пестрые луга, к их единорогам, фениксам, охотничьим птицам. И пусть единороги убегут от мужчины, фениксы опалят грешника огнем, а охотничьи птицы станут клевать чужаку руки, пусть любовники смотрят на одиночку с презрением — он вытерпит все, лишь бы очутиться в их волшебном двухмерном мире.
И тут в зал вошла Кармезина.
На ней было черное платье, неубранные волосы в беспорядке падали на ее плечи и спину. Она шла, закрыв лицо руками и тихо причитая. Очевидно, жестокая весть уже проникла во дворец и пронзила сердце принцессы.
А у Тиранта недоставало сил, чтобы повернуться и уйти, прежде чем она заметит его. Он оперся рукой о стену в том месте, где были нарисованы Флуар и Бланшефлор, и ему показалось, что рыцарь Флуар незаметно сжал его запястье, не позволяя ему упасть.
Кармезина же шла, шатаясь, прямо на него — и вдруг почувствовала, что наткнулась на какое-то незримое препятствие. Она с тихим вскриком отвела ладони от заплаканных глаз и совсем близко увидела лицо Тиранта. Оба они растерялись и мгновение просто смотрели друг на друга; затем Кармезина коснулась его щеки кончиками пальцев и молча опустилась к его ногам.
Не в силах видеть ее склоненной перед собой, Тирант тоже бросился на колени. Раненая нога так и возопила, и у Тиранта разом просветлело в голове.
— Кармезина! — тихо сказал он. — Боже мой, это вы.
Он протянул к принцессе руки и прижал ее к своей груди так крепко, как только осмелился. А она поцеловала
— Вы живы, — твердила она, — я не погубила вас!
— Вы спасли меня, — сказал он, осторожно отводя спутанные пряди от ее лица. Зеленые слезы блестели на черных ресницах Кармезины. Он увидел, какой тонкой стала кожа под ее глазами и на висках, и от жалости у него защемило в груди. — Что вы с собой сделали! — воскликнул он.
— А вы? — прошептала она.
— Я всего лишь сломал ногу.
— Девственница вас погубила, а женщина спасла…
Тирант взял ее за подбородок и тихо сказал:
— Но здесь нет девственницы…
И поцеловал в дрожащие губы.
И в этот момент громом прозвучал голос императора:
— Вы уже слышали ужасную новость?
Любовники разомкнули объятия и повернулись к государю.
— Я как раз направлялся к вашему величеству, — сказал Тирант, непристойно счастливый, оттого что вновь возникла необходимость лгать, — когда больная нога подвела меня столь коварно… По счастью, ее высочество находилась поблизости.
— Я всего лишь пыталась помочь его милости подняться, — сказала принцесса. — Он оперся о мою руку, но я была так неловка, что мы оба упали.
— Что ж, дитя, теперь вы можете отойти от севастократора, — произнес отец принцессы. — Я сам подам ему руку — все-таки я мужчина, а не девица, и моя рука намного крепче.
Тирант благодарно взял руку императора и кое-как встал. На миг он прижался щекой к плечу нарисованного Флуара, а затем, обретя таким образом дополнительные силы, заговорил о самом горьком:
— Итак, мой брат Диафеб мертв, равно как и герцог де Пера.
— Мертв? — удивился император. — Я так не думаю.
И в третий раз за полчаса сердце Тиранта бухнуло, точно колобашка в пустой бочке.
— Что? — вырвалось у него.
— Вестник подробно доложил мне обо всем, что произошло у стен Бельпуча, — сказал император. — Событие печальнейшее, особенно если учесть, что более ста рыцарей с золотыми шпорами попали в плен. Нам придется вносить огромный выкуп. Разумеется, турки уже дознались, что завладели сразу двумя герцогами, и это будет стоить нам нескольких городов.
— Диафеб жив, — повторил Тирант, чувствуя, как весь покрывается испариной. — Ваше высочество… — Он повернулся к принцессе. — Можно мне… кресло…
Он рухнул в кресло как подкошенный, несмотря на то что император и его дочь продолжали стоять.
Государь повернулся к Кармезине:
— Я думаю, дочь моя, что вам лучше побыть сейчас с Эстефанией. Герцогиня Македонская безутешна, а вы — ее лучшая подруга, и ваш долг, несомненно, в том, чтобы принести ей хотя бы малое облегчение.