Византийская тьма
Шрифт:
— А меня уверяли, что уж очень ты ее любил.
— Кого это?
— Теотоки.
— Блистающую Звезду?
— Ну да, если хочешь, так.
— А при чем тут она?
— Да ведь она же вдова Враны.
— Врешь! — вскочил мавр, даже чалма у него развязалась.
— Сам ты врешь. Неужели ты не знал, что Врана женат на Теотоки?
— О, клянусь демонами моря, не знал! Я же был тогда в плену!
— Так знай. Вороненок и есть сын Теотоки.
— Что ж ты, Тавроскиф мудреный, за три года ни разу этого не сказал?
— А ты не спрашивал, —
— Уй-юй! — засуетился Маврозум. — Как ты можешь говорить такое! Так это сын Блистающей Звезды? Бежим тогда скорее, несемся, бежим, летим!
И вот они трижды стучат в бронзовую дверь монастыря Пантепоптон. Давно ли Денис приходил сюда искать возлюбленную Фоти?
Дверь отворяется, это, конечно, не Фоти. Но это же Сула, Суламифь, их маркитантка, только в черной иноческой одежде! Смотрит на Дениса в его нелепом тюрбане и сразу его узнает. Впивается в него выпуклыми глазами своими и ротиком рельефным готова впиться.
Говорит на одном выдохе: о, это ты, генерал!
Теперь они сидят на террасе маленького дома, можно даже сказать, небогатой виллы, в тени плюща и дикого винограда. Точнее сказать, Денис, а с ним бывший пират полулежат, а женщины, как и положено в античной традиции, сидят на скамеечках, ловят каждое их желание.
Когда сотоварищи явились в монастырь Пантепоптон, они тоже там нашли немного перемен. Те же манерные монахини, у которых пластичные жесты красноречивей всяких слов. Денис знал, что монастырь этот основан когда-то девушкой из царской семьи, чтобы стать последним приютом женщинам из низвергнутых династий, которым в пылу политической борьбы были выколоты глаза. Поэтому он и называется так странно — Пантепоптон, то есть всюду смотрящий.
Но ведь это женский монастырь, а как же там бывший патриарх Феодосии? Ну, во-первых, в Византии до самого конца не было четкого размежевания монастырей. Во-вторых, это же был Феодосии, пастырь великий, не какой-нибудь пьянчужка Каматир.
Впустив сотоварищей в монастырь и едва успев их вы слушать, Сула провела их в храм. У наружной стены показала им надгробие, где тускло светились буквы — «Феодосии». Оставалось перекреститься.
Затем Сула вывела их наружу и неподалеку за монастырской стеной отомкнула дверь домика — по византийским понятиям, уютной виллочки.
— Мой личный дворец, — похвасталась она. — Недурно я денежки вложила? Вы свои ведь ребята, не обидите бедную Суламифь?
И все ахала и качала головою, глядя на Дениса.
— Гене-ра-ал! Ах, генера-ал! Потом предложила:
— Чувствую, у вас есть причины не показываться Ангелам на глаза. Так поживите тут, я все равно послушни-чаю в монастыре.
Для компании к ней приглашена Хриса золотая, в которой нетрудно узнать прислужницу из бывшего дома Манефы. Она по-прежнему такая же обворожительная, только еле видная морщинка легла на краешки губ. Никто никого ни о чем не расспрашивал, и пирушка началась.
Чем не житье? Сидят себе этакие богини в отличие от обычных византиек,
— Не выпьешь, так и не познакомишься. Лучше лежать под столом, чем лежать на столе.
Когда коринфское ударило в голову, Денису вспомнился один их студент, который сочинял «дикие стихи», как их тогда называли, за что однажды и был изгнан из альма-матер. Одно из этих диких произведений припомнилось Денису следующим образом:
Девки-мавзолейки, рост хороший,
Они губы красят всласть.
На парижскую похожа
Их отделочная снасть.
По Тверской, а прежде Горького,
Без доллара не ходи.
И еще чтоб лифчик норковый,
Стильный крестик на груди.
Тут и говорит Тамара Cape —
Не корыстный интерес.
Просто нынче я в ударе
И во мне бушует секс.
Но себе достойных претендентов
Взор мой пылкий не сыскал.
Смотрит бледным импотентом
Даже самый здесь амбал.
Принесла свобода сексуальная
И обратные концы —
Лесбияны все повальные,
Некроманы-удальцы.
Нужен мне не вундеркинд иль гений,
А простецкий парень, чтоб
Безо всяких извращений
Взял бы девушку да сгреб!
Конспиративно Денис разъяснил дамам, что уважаемый Маврозум торгует скотом в провинции, его же, Дениса, просил сопровождать как переводчика.
— Вот именно! — приходил в восторг мнимый скототорговец. — Телочку бы я сейчас купил, телушечку, вот как эта, ротастенькая, которая сидит напротив. Чтобы и глазки на месте, и вымечко было первый сорт. Большие деньги, между прочим, на это дело у нас ассигнованы.
Сула смеется, но на заигрыванья его не отвечает. По просьбе Дениса рассказывает, как очутилась в монастыре. Однажды заболела опасно, это было примерно год спустя после падения Комнинов.
Старица Гликерия, ее духовная наставница, приютила бывшую маркитантку. Уговорила бросить торговлю, осесть в монастыре, даже сделала экономкой — обитель ведь тоже нуждается в отлаженном хозяйстве. Высокородным же дукессам и кесариссам в рясах она заявила:
— Предоставь вас тут самим себе, вы и по миру пойдете. Вот вам многогрешная Суламифь, во всем житейском слушайтесь ее, как меня.