Византийская тьма
Шрифт:
Когда сборщик податей — асикрит — заявил ему, что неисправный должник Устин Русин уже им передан в ведение эпопта — городского судьи, Денис встал во весь свой хороший рост и закричал на весь зал самым что ни на есть зычным голосом:
— Слава всевеличайшему, христолюбивейшему императору Алексею Второму, василевсу, самодержцу, слава!
Асикрит первым понял замысел Дениса, мгновенно вскочил со стула и опустился рядом со своей кафедрой на колени. Денис поднял над головой грамоту с подлинной подписью василевса и болтающейся свинчаткой печати. В большой сводчатой палате сборщика налогов трудилось два десятка
— Слава всевеличайшему, всесвященнейшему государю Алексею Второму Комнину, да живет он вечно.
— Да живет он вечно! — подхватили стоящие на коленях.
Этот небольшой спектакль помог Денису сразу заработать высокий авторитет в Амастриде. Чиновники шептались о нем, как о Хлестакове в другой стране и в другом веке: «Столичная штучка!»
Далее. Имея возможность внимательно рассмотреть и изучить предъявленный им асикриту указ, Денис с весельем обнаружил, что кроме права на усадьбу Русина в приходе церкви Сил бестелесных, что в волости Филарица, он обладает и правом экскуссии, то есть не подвластен мирскому суду, сам может творить суд и расправу над любым своим крепостным и домочадцем, не платит налогов, не вносит местных сборов и так далее. Именно это право экскуссии, очевидно, и огорошило асикритов. Рассчитывая отнять имение у бессловесного Русина, об экскуссии они не могли мечтать, надо было иметь очень хорошие связи при дворе, чтобы ее получить.
Забегая вперед, скажем, что, размышляя о том, как ему удалось получить сию диковинную экскуссию, сам Денис приписывал это только Марухе в тот период, когда она еще рассчитывала на него. И еще сразу скажем: Денис, конечно, думал, этично ли ему отбирать все-таки имение у семьи Русиных. Но был совершенно уверен, что женится на Фоти и таким образом обеспечит всей ее семье и благополучие, и безопасность от чиновников.
Протоасикрит (то есть первый секретарь ведомства сбора налогов), арестовавший Русина, долго с недоумением рассматривал строки об экскуссии и вдруг спросил:
— А тебя как зовут, не Валтасар?
— Тут ясно сказано, — напуская на себя раздражение, а сам втайне ликуя, ответил Денис. — Кто я и какой у меня род и чин.
— Гм! — разюмировал Протоасикрит. — И ты потребуешь, конечно, чтобы упомянутого Русина я тотчас освободил?
Денис беспардонно шлепнул перед ним на бумаги один из кошелечков Ферруччи. Протоасикрит смел его привычно горстью, но закричал:
— Закон обратной силы не имеет! Пусть Русин сам расплачивается за свои недоимки. Да и кто он тебе?
После всех разговоров Денис, услышавший, что ключ от темницы находится у самого эпопта, а сам этот эпопт поехал на богомолье в соседний монастырь, сегодня поминки по его жене, а она там погребена, почувствовал, что повременить надо, обдумать ситуацию, и, заручившись обещанием, что Русина выпустят, вышел к коновязи, где его ждали Ферруччи
— У, скорпионий дом! — сказал младший Русин, услышав рассказ Дениса, и даже, не боясь, кулаком погрозил в сторону градоначальства.
— А я думаю, — покачал головой Ферруччи, — тут дело в том, что кошелька нашего ему мало… Но у меня уже и не осталось этих кошельков.
Они поехали, пообедали на рынке. По случаю голода и дороговизны все было недоступно, но все же они полакомились мясом, жаренным на палочках, — нечто вроде нашего шашлыка.
День кончался, кони беспокоились, стучали копытами, чуяли надвигающееся ненастье, а Русина все не выпускали. Ферруччи и младший Русин нахохлились, молчали. Тогда Денис решился. Он вновь поднялся в палату налогов, и в пустой этой зале (присутствие давно окончилось) он обнаружил только самого протоасикрита. Он не уходил, явно чего-то ждал.
Денис вырвал из-за пазухи свою заветную царскую цепь и брякнул ему на стол. Протоасикрит вновь нимало не удивился, повертел цепь, рассмотрел ее и переложил за пазуху к себе. А сам бормотал:
— Логофету дай, канкелларию — хранителю чернил, не выделит чернил, не сделаешь в книге запись о законном освобождении узника. Вестибуларию, то есть охранителю общего порядка, их тут четырнадцать чинов у эпарха, налагателю клейм и пломб тоже дай…
«Налагателю клейм и пломб-то за что?» — рассеянно думал Денис.
Но дело делалось. Быстро нашелся богомольный эпопт, был передан ключ, и вытянули из подземелья на цепях, из самого скорпионьего логова, грязного, вонючего, всего в навозной жиже бедного Русина. Еще не разбираясь, кто есть кто среди его освободителей, Устин, опираясь на плечо сына, отошел к городскому фонтану и там омылся насколько мог. Пока шло омовение, сын на ухо сообщил ему обстоятельства дела, и вот Устин, заложив за уши седеющие волосы, почтительно склонился перед господином Денисом, протянул к нему руки и смотрит в глаза ясным, доверчивым, совсем не византийским взглядом. Чуть-чуть вниз и в сторону, как его дочь Фоти.
«Видно славянское все-таки происхождение, — думал Денис. — Византиец бы начал с того, что встал на колени или вообще пал ниц». Денис, в свою очередь, широко раскрыв объятия, шагнул к нему навстречу, и они обнялись как родные. Да так и будет, если Фоти станет женой Дениса.
И вот они вчетвером на конях едут к Южным воротам — на Филарицу — домой, домой! Там матушка София, все в неизбывной тревоге, даже возвращению дочери обрадоваться не успела. Отец и сын Русины — бывалые наездники, кони под ними, как говорится, пляшут. Что касается Ферруччи и его синьора, то они сели на коней первый раз в жизни. Да седла еще без стремян. Денис только и думает, чтобы не свалиться с крутой, как гора, конской спины.
Солнце пошло на закат и осветило косыми лучами крепостные стены и тюремные окна Амастриды. Вереницы жителей, все в каких-то одинаковых балахонах и шляпках-камилавках, брели по узеньким, мощенным булыжником улицам. «Да, — покачал головой Денис. — Византия-то и здесь Византия, но отнюдь не такой вечный праздник, как в столице столиц». Выехали за Южные ворота, уплатив причитающиеся «отвальные».
И вдруг резкий звук боевой трубы их остановил. На дороге их быстро окружила не менее чем сотня отлично вооруженных всадников.