Визбор
Шрифт:
Из XXI века видно, что главная ценность этого фильма состоит в том, что в нём есть кадры с Горбачёвым. Когда Михаил Сергеевич станет Генеральным секретарём ЦК КПСС, а затем и Президентом СССР, его станут снимать очень много. Но съёмки более раннего времени, когда никто ещё не знал, что ждёт Горбачёва в будущем, поистине уникальны. В фильме показано, как первый секретарь обкома прибывает на вертолёте на свою малую родину и общается с земляками. Идея такой сцены принадлежала Визбору, уговорившему чрезвычайно загруженного Горбачёва. В ту пору на волне ипатовского метода в станицах создавались ученические бригады, и мы видим в кадре, как Горбачёв вместе со школьницей Верой Ананченко забирается в кабину комбайна и со знанием дела и уважительно разговаривает с юной комбайнёршей, слегка волнующейся, но в то же время по-деловому консультирующей высокого гостя. Оператор Завадский снимал их чуть ли не «с колеса», через переднее стекло комбайна — поместиться в кабине с ними он не мог: слишком мало места.
Спустя 13 лет, в 1991-м, в год шестидесятилетнего
Сам же фильм Визбора — Толкачёва — Петрова — Завадского мало кто увидел. Сдача картины совпала с избранием Горбачёва секретарём ЦК КПСС (шёл ноябрь 1978 года). Это был новый виток карьеры, сделавший Михаила Сергеевича одним из «избранных» на самом верху власти. Фильм посмотрели сначала свои на студии, а потом его показали в здании ЦК КПСС на Старой площади. Горбачёв присутствовал, дружески поблагодарил, но и огорчил: мол, меня в фильме очень много, покажем только в восточных областях, а в центральных не будем (не показать совсем — значило оставить киногруппу без вознаграждения). Тут дело было не только в личной скромности — в позднесоветские времена среди высших партийных чиновников вообще было не принято вести жизнь «публичных политиков». Один лишь престарелый генсек Брежнев, как телезвезда, без конца маячил во всех выпусках новостей, с почти детской непосредственностью принимая награду за наградой и взасос целуясь с теми, кто ему эти награды вручал. Прочие персонажи с «иконостаса» (так иронически называли тогда подборки официальных портретов членов Центрального комитета) обычно оставались в тени и были знакомы широкой публике в основном по этим самым портретам, а не по телевизионным передачам. Широкая известность Горбачёва была тогда ещё впереди.
Много лет спустя Михаил Сергеевич даст автограф Татьяне Визбор. «Хочу Вам сказать, — напишет он, — что меня связывала с Юрой Визбором мужская дружба». Случай убедиться в том, что это не пустые слова, у нас ещё будет…
«…ТОТ ВЕРНЁТСЯ К НИМ ОПЯТЬ»
Роман Визбора с горами, начавшийся ещё в студенческую пору и обернувшийся в 1960-х многими замечательными песнями, продолжался и в 1970-е, в этом отношении не менее плодотворные. Тем более что альпинистская география Визбора в новом десятилетии расширилась: теперь ему довелось опробовать и заграничные горы.
В 1970 году Визбор оказался в Польше, на склонах Татр. Польша входила в так называемый социалистический лагерь, то есть считалась «дружественной страной», контакты с ней были сравнительно доступны — не то что с «капиталистическими» государствами. При этом Польша была неким связующим звеном между советскими людьми и западным миром — пусть не «окном», но хотя бы «форточкой в Европу», через которую шли какие-то дуновения иной жизни. Так вот, между альпинистами общества «Спартак» и поляками (хотя не только ими, но сейчас речь именно о них) действовал безвалютный обмен спортивными группами. Польские альпинисты приезжали кататься на горных лыжах, скажем, на Кавказ, а наши спартаковцы ехали в Польшу, в город Закопане, известный как центр горнолыжного туризма. Особенно охотно ездили туда Мартыновские, ибо имели, как признаётся Аркадий Леонидович, польские корни и даже немного знали польский язык. Благодаря «Спартаку» и безвалютному спортивному обмену дважды побывал в Татрах и Визбор (во второй раз — в 1973 году).
Был уже конец зимы и конец сезона, самое подходящее время для катания. Курортная атмосфера в Закопане отличалась от того, к чему горнолыжники привыкли у себя на родине, в СССР. Всё-таки это был хотя и «социалистический», но Запад: качественные, ухоженные трассы, хорошее оборудование (например, удобные кресельные подъёмники), бытовой комфорт — включая превосходный ресторан прямо на склоне горы. Размещены участники были, как говорят в России, «в частном секторе», но держались, конечно, вместе. Днём — склоны и лыжи, вечером — развлечения. Кругом звучало много разнообразной музыки — в ресторанах, кафе, в дансинге, где любил потанцевать с какими-нибудь симпатичными девушками и обаятельный Визбор. Музыку при этом слушал так, словно впитывал, хотел запомнить и увезти с собой. Иногда подбирал услышанное на гитаре. Кстати, выступала в Закопане в то время, кроме прочих музыкантов, и популярная в Европе рок-группа «Червоны гитары».
Однажды Визбор по-дружески попал впросак. В Закопане ему почему-то очень хотелось ощутить себя человеком, живущим, что называется, по плану. И подчинить этому желанию друзей. Он задумал лыжный переход через границу в Чехословакию,
Впрочем, такую замечательную льготу, как поездка в Польшу, надо было «отработать». Всё-таки спартаковцы представляли «первое в мире социалистическое государство», и без идеологического компонента такая поездка обойтись не могла. Тем более что шёл год столетия со дня рождения Ленина, празднование которого в СССР сопровождалось многочисленными помпезными мероприятиями (а заодно порождало в народе анекдоты — знак того, что уже для многих советская идеология становится посмешищем, по крайней мере — пустым звуком). Владимир Кавуненко, возглавлявший спартаковскую команду (десятка полтора спортсменов), предложил подняться на пик Рыси, на который якобы поднимался в 1904 году сам Ленин, и с ним — его жена Крупская (вот так альпинисты, кто бы мог подумать!). Одно Кавуненко не рассчитал: накануне этого восхождения было… Восьмое марта, и вся компания чуть ли не до четырёх часов утра была занята празднованием женского дня. Ранним утром, в шесть, поляки, с которыми Кавуненко специально заранее договорился, опять же специально для наших должны были включить подъёмник. Нетрудно представить, в каком состоянии прибыли наши альпинисты-горнолыжники к месту сбора. Будил их — по наказу Кавуненко — лично Визбор, и услышал он в то раннее похмельное утро в свой адрес немало «ласковых» слов… Но своего добился! Правда, и восхождение получилось весьма специфическим: серьёзного настроя ни у кого не было, побыстрее устроили привал, Визбор начал по обыкновению рассказывать байки, и уж после этого некоторые решили, что имеют моральное право дальше не идти. Визбор, правда, пошёл.
Уезжали домой через Варшаву, где устроили себе напоследок, по совету работавших там советских журналистов, знакомых Визбора, интересную культурную программу: фильм знаменитого польского режиссёра Анджея Вайды, фотовыставку, концерт. А завершилось всё просмотром стриптиза — и не в каком-нибудь тайном подвальчике, а во Дворце культуры Польши, в самом центре города. Действительно, более раскованно живут поляки…
В 1970-е годы Визбор постоянно ездил, конечно, и в «советские» горы. Хотя по-прежнему был дорог его душе Кавказ — так получилось, что новые замечательные песни и стихотворения поэта о горах навеяны серией его поездок на Памир с альпинистами «Спартака». В этих поездках с Визбором неизменно был его любимый так называемый абалаковский рюкзак. Говорили, что его сконструировал известный альпинист Виталий Абалаков, хотя кто-то из ребят уверял, что Абалаков от этого изобретения открещивался. «Консервативный» Юрий Иосифович никак не соглашался сменить его на более современный станковый, с алюминиевым каркасом и поясом. Станковый облегчал нагрузку спортсмена, хотя алюминиевые прутья становились иной раз — при падении — источником травмы. У абалаковского же подвесная система состояла из одних лямок, поэтому он был «тяжелее», лучше сказать — менее удобен. Но от того, к чему привык и что полюбил, отказаться трудно. В рюкзаке у Визбора всегда был другой любимый предмет — маленькая подушка, тоже что-то вроде счастливого талисмана, но главное — полезная вещь, на которой было удобно спать в любой обстановке. И ещё он любил жить в палатке один: это было необходимо для творчества. В горах ему обычно хорошо писалось.
Особенно плодотворна в этом смысле оказалась вторая половина десятилетия, когда и личная жизнь поэта вошла в доброе русло и заново привнесла ощущение гармонии. Об одной из таких поездок, состоявшейся в 1976 году, мы уже упоминали в главе о Визборе и Нине Тихоновой. Но мы ещё не сказали о том, что в тот раз (известна точная дата — 28 июля) была написана одна из самых знаменитых песен барда — «Фанские горы»:
Я сердце оставил в Фанских горах, Теперь бессердечный хожу по равнинам, И в тихих беседах и в шумных пирах Я молча мечтаю о синих вершинах. Когда мы уедем, уйдём, улетим, Когда оседлаем мы наши машины — Какими здесь станут пустыми пути, Как будут без нас одиноки вершины! Лежит моё сердце на трудном пути, Где гребень высок, где багряные скалы, Лежит моё сердце, не хочет уйти, По маленькой рации шлёт мне сигналы. Я делаю вид, что прекрасно живу, Пытаюсь на шутки друзей улыбнуться, Но к сердцу покинутому моему Мне в Фанские горы придётся вернуться.