Вижу поле…

Стрельцов Эдуард

Может быть, и хорошо, что не я этот разговор начал…

Когда вышла книга Кузьмы, мне ее сразу бросились пересказывать своими словами люди, плохо разбиравшиеся в наших с ним отношениях. И сам я уже читал ее с некоторым предубеждением — совершенно напрасным, на мой нынешний взгляд.

Главу обо мне напечатали в журнале раньше, чем вышла книга, И это тоже оказалось некстати — помешало мне отнестись к рассказанному Ивановым совсем объективно. Очень не хотелось в тот момент, чтобы к Стрельцову, тогда еще слишком заметно расстроенному

своим прощанием с футболом, привлекалось внимание.

К тому же мне показалось, что Кузьма смотрит на меня как бы со стороны. Говорит, что мы с ним во всем были вместе и заодно. Но только получалось: он про меня понимает лучше, чем я сам про себя. Хотя тут же он заявляет: Стрельцов, мол, для меня так до конца и не понятен. Такой я, выходит, сложный. Только поступать со мной почему-то можно запросто, бесцеремонно — не обижусь, не почувствую.

Мне, словом, почудился в тогдашнем отношении Кузьмы взгляд сверху вниз на «бедного Стрельцова». Возможно, что я и ошибся, напрасно рассердился на бывшего партнера.

Разобраться в себе действительно трудно. В этом я лишний раз убедился, взявшись за эту свою книгу.

Возможно, понять нас с Кузьмой — если уж так необходимо понимать — можно, лишь поставив рядом и рассмотрев наши жизни в сравнении.

Сравнение будет не в мою пользу.

Кузьма уже четырнадцать лет как тренер, а я еще только учусь. И пока неизвестно, какой из меня выйдет тренер. А Иванов уже успел на новом поприще и радости узнать, и от должности его отстраняли. И обратно в «Торпедо» звали.

И книгу он свою давным-давно написал, а я все раскачиваюсь, рассуждаю: правильно он там меня изобразил или неправильно. Я по складу своему вообще медлителен. Но не топтался же я все эти годы на одном месте. Что-то же менялось во мне, в моей жизни, представлениях о жизни. Но сейчас я не об этом хочу рассказать, а просто делюсь своими впечатлениями о таком интересном человеке в нашем футболе, как Валентин Иванов. Для пользы общего дела, конечно, а не для сплетен. Сплетен про нас, про наши отношения накопилось достаточно. Опровергать их — это сколько же времени понадобится. Но неприятно ведь — кто плохо нас знает, может поверить им и будет плохо думать вообще про нашу футбольную жизнь.

Знать про наши отношения с Кузьмой надо, по-моему, только для того, чтобы лучше понять, как находят друг друга люди в большом спорте и как теряют, как, вернее, могут потерять.

Я уже говорил: мне всегда хотелось иметь друзей, И в футболе, и помимо футбола. Человек я компанейский — и у меня всегда было много приятелей, и сейчас немало.

Но настоящего, единственного, как я тоже уже говорил здесь, друга затрудняюсь назвать. Затрудняюсь, как ни неприятно обижать мне людей, делавших и делающих мне столько добра.

В том, конечно, что нет у меня одного-единственного друга, я виню прежде всего себя.

Слишком рано полюбил я больше всего на свете футбол, слишком рано, не успев оглядеться

вокруг, отдал я всего себя этой игре.

Что же удивительного, что большинство людей принимало меня всегда вместе с моим футболом?

Забыл, как мы знакомились, но очень точно помню свое впечатление от Кузьмы-игрока. Он уже был ведущий игрок, когда я в «Торпедо» пришел.

Мы оказались вместе на поле и сразу поняли, что мы с ним — рядом. Как специально нас друг для друга подбирали.

И когда мы покидали поле после игры, нам некуда было друг от друга уходить. Все начавшееся на поле продолжалось.

Три года разницы в возрасте для футбола много. Но мы никогда в те первые наши сезоны не чувствовали ее.

Главное началось у нас одновременно.

И это главное само собою делилось пополам.

Без обид.

Ничего не надо было выяснять, объяснять.

Я не могу сейчас даже вспомнить, о чем мы тогда с Кузьмой говорили.

Помню только, что во всем понимали друг друга.

Кузьма, я потом в этом убедился, не любит прощать людям их ошибки, особенно в футболе, где он был выше почти всех, с кем играл. Но я не припомню, чтобы он на меня сердился за мои промахи, упрекал меня в чем-нибудь.

Сейчас-то я понимаю, что Кузьма всегда был взрослее меня и быстрее меня разбирался в житейских ситуациях. Но мне он никогда не давал почувствовать своего превосходства в каком-либо вопросе, где я оказывался несилен.

Кузьма очень хорошо говорит обо мне как об игроке. И я то же самое — совершенно чистосердечно — могу повторить о нем. И еще добавить, что особенно много я делал на поле, когда знал, что рядом Иванов — он меня лучше всех поймет.

Я слышал, конечно, и сам иногда видел, как два ведущих игрока из одной команды не могли славу поделить, ссорились только из-за того, что кто-то из них имел больше влияния на тренера, на остальных игроков.

Мы же знали с самого начала — нам надо держаться друг друга. И тогда нас не победить.

Кузьма едва ли не первый из нашего поколения своей игрой всерьез заявил, что в сравнении даже с великими стариками футбола мы тоже чего-то стоим и не должны робеть.

Я уже говорил, как отношусь к Федотову и Боброву. Но готов поручиться, что для футбола своего времени и Кузьма не меньше сделал. А играл Иванов не в «Спартаке» и не в «Динамо». «Торпедо» еще надо было стать тем «Торпедо», с которым потом считались, сильнейшие клубы.

Нас взяли в сборную, повезли на Олимпиаду в Мельбурн.

Но костяк сборной составляли спартаковцы — игроки сильнейшей в ту пору команды. Они относились к нам с Кузьмой хорошо. Однако спартаковский стиль был поавторитетнее, чем наш. И правоту своих взглядов в игре в каждом серьезном матче предстояло доказывать.

И мы доказывали.

В труднейшей игре с олимпийской командой Болгарии мы сделали для победы все, что смогли. И притом вели свою игру, действовали как у себя в «Торпедо».