Вижу судьбу
Шрифт:
Зинка запаниковала, что может остаться с носом, отпросилась на работе и поехала в город. Там за несколько часов оставила почти все свои сбережения, сделав перманент и за сумасшедшие деньги купив у знакомой продавщицы из комиссионки английский кримпленовый костюм и коричневые лакированные туфли. Правда, зеленый цвет не то чтобы очень шел к ее рыжим волосам и красному обветренному лицу, а модельные туфли безжалостно жали, но это детали, решила Зинка, почувствовав себя английской королевой.
Она многого ждала от вечера в новом полковом клубе, так как уже высмотрела себе потенциальную «жертву», а обновы контрастно выделяли ее из среды сельских жительниц, резко увеличивая шансы, и даже офицерши завистливо ахали,
Но вот сам Иван, похоже, так не считал, хоть и танцевал с ней в клубе, потом проводил до калитки и остался до утра. Он не отказывался зайти на домашние разносолы и частенько оставался ночевать, но вел себя при этом так, что его это ни к чему не обязывает. Зинка в душе злилась, но терпела, бегала за ним, как собачонка в надежде привязать к себе.
Через полгода таких отношений, Зина, использовавшая весь свой арсенал обольщения, не на шутку забеспокоилась: время идет, а она так ни на шаг и не приблизилась к заветной мечте. Прихватив золотое колечко с красным камешком, съездила в соседнюю деревню к местной знахарке («колдовке», как звали ее за глаза) Михевне, где и обменяла материно наследство на мешочек трав и темный пузырек с маслянистой вонючей жидкостью. Все это, выполняя инструкции старухи, частями было подмешано в еду ветреного возлюбленного, частями зашито в его одежду. Зинка очень рассчитывала на приворот, но и он что-то не приносил видимых результатов.
Тогда она изменила тактику: ходила с опухшими от слез глазами, выражая всем своим видом, какая же она разнесчастная. Но добилась обратного: Иван стал оббегать ее другой дорожкой. Конечно, хорошим аргументом была бы беременность, но увы!..
– Хотя, почему же? – решила Зинка. – Уж на первых порах справку-то никто не спросит, а потом!.. Что-нибудь придумаю!
Она пошла прямиком в политотдел и рыдала там так горько и искренне, что усатый полковник вконец устал от нее и пообещал поговорить со старшим лейтенантом Ипатовым и принять меры по партийной линии, если что не так… Зинка воспряла духом, каждый вечер прихорашивалась, поджидая непутевого кавалера, но время шло, а его все не было… Тогда она опять бросилась в штаб и с ужасом узнала, что Иван уехал. Их деревенская деваха, работавшая в секретном отделе и периодически милостиво получавшая от Зинки дармовые сливки, по секрету сказала, что он срочно помчался к родителям в отпуск, и протянула записочку с адресом.
Зинка отпросилась на работе и помчалась за ним в далекий кубанский город. Она свалилась родителям Ивана, как снег на голову. Московские ли подарки приезжей, жалость ли к ней из-за «интересного» положения, трезвый ли расчет, что та работает на «хлебном» месте, откуда и им кое-что перепасть может?.. А может, и понимание того, что сыну за тридцать и пора определиться, сделали родителей Ивана Зинкиными союзниками. Оказавшись между молотом и наковальней, Иван за две недели сдался. Они наскоро поженились и в часть вернулись супругами.
Зинка торжествовала и была уверена, что теперь все ее мечты сбудутся непременно! По ее понятиям, женой она была первостатейной: работала как пчела, все в дом тащила (вскоре полученный под прибавление семейства небольшой финский домик был забит нужными и не очень вещами, мебелью, посудой, коробками с консервами), а чтобы удержать мужа дома
Деревенские бабы шушукались:
– Ну, точно приворот! И что себе думала: ведь мужская сила у них уходит?
Но Зинка посмеивалась:
– Завидуют!
Это потом латиноамериканское «мыло» научило женщин всевозможным уловкам и изощрениям в обольщении и одурачивании мужчин, а в далекие 60-е Зинка тоже оказалась не лыком шита: организовала себе «выкидыш» с купленной справкой и освобождением на три дня от работы.
Худо-бедно они прожили четыре года, и когда Зинка уже совсем отчаялась забеременеть, считая это божьим наказанием за вранье, неожиданно почувствовала симптомы, которые знала наизусть, потому как несколько раз их добросовестно симулировала. Она родила симпатичную девочку, которую в честь покойной матери назвала Леночкой. Но и это не сделало их семьей. Иван все чаще уходил в глубокие запои, и Зина махнула рукой – пусть, ведь дома сидит, не дерется и не скандалит. Она тоже частенько прикладывалась к бутылке, стремясь залить растущее внутри чувство тоски, обиды и одиночества. Но ей это не помогало: градусы рвались наружу пьяным буйством, злостью на всех, желанием немедленно поквитаться за свою не сложившуюся жизнь.
Леночка старалась в такие минуты подальше спрятаться от тяжелой руки матери, всегда искавшей повод, чтобы отшлепать девочку. Наутро Зинка раскаивалась, слезно просила у дочери прощение. Опасаясь буйного характера хозяйки, к ним в дом никто не ходил, да и в гости не приглашал. А после того как Зинка несколько раз устроила пьяные скандалы на полковых вечерах, замполит недвусмысленно запретил Ивану с женой посещать общественные праздничные мероприятия. Так они оказались в городке изгоями.
Зинка не могла простить такого пренебрежения к собственной персоне, и стала вести «военные действия»: на глазах у женщин, простаивающих часами в очередях, чтобы получить по талонам мясо и молоко, заставляла мужа вываливать в мусорные баки у дома скисшие бидоны сливок и сметаны, сваливать ящики сгнивших овощей и фруктов… Но добилась лишь того, что даже самые «лояльные» перестали с ней здороваться, и неожиданно для себя «загремела» в больницу с тяжелейшей гипертонией.
Иван застопорился на чине капитана, да с этим и ушел на пенсию. Он смотрел на мир мутными глазами, никогда не улыбался и в свои 50 с небольшим выглядел глубоким стариком. Зинка, растратившая здоровье на работе, в пьянстве и в безуспешных попытках самоутверждения, сникла и смотрелась бабушкой рядом с собственной дочерью.
Пить ей категорически запретили, и она с этим справилась на удивление легко, наверное потому, что после больницы как-то успокоилась, смирилась с жизнью и перестала с ней воевать. С Иваном было сложнее. Она таскала мужа по докторам, экстрасенсам и разным шарлатанам в надежде найти способ, чтоб отвратить его от пьянства. Купила ему дефицитного «жигуля», и Иван, обрадовавшись, часами возился в гараже с красивой игрушкой и почти забросил бутылку.
Как-то они ехали в Москву на своей синей «девятке», Иван вдруг побледнел, схватился за сердце, задвигал губами, пытаясь вдохнуть воздух, и повалился головой на руль. Зинка испугалась, кое-как затормозила, завернула машину на обочину и осторожно положила мужа на сидение. Она чувствовала себя беспомощной, и обратиться за помощью было не к кому: утренняя дорога как на грех была пустынной. Она тормошила мужа, но он был неподвижен. Тогда, испугавшись до замирания сердца, Зинка заорала дурным голосом. Иван открыл глаза, посмотрел на нее прояснившимся, пронзительным взглядом и сказал тихо, с придыханием: