Визионер
Шрифт:
На последний вопрос сыщик ответил:
– Не в моих привычках выдвигать обвинения без всяких на то оснований. Вы все уважаемые, влиятельные люди. Смею надеяться, что к тому же законопослушные. По крайней мере, без душегубских привычек. Но эта история отчасти задевает вашу организацию. Потому я счёл своим долгом предупредить, что ваш календарь фигурирует в этой прискорбной истории.
– Что вы от нас-то хотите?
– В общем-то, ничего исключительного. Возможно, вы что-то вспомните. Может, кто-то из вашего окружения проявлял повышенный интерес к календарю,
– То есть кто преступник – вы не знаете?
– Ведём поиск. В одном мы уверены точно – вкус у него имеется.
– Эстет, значит…
– Декадентская эстетика, Василий Петрович. Хтоническая, я бы сказал. В вашем духе.
– Я бы попросил… Вы, как всегда, путаете автора и замысел. А художник не есть его творение.
– Ради бога, не затевайте снова этот пустопорожний спор…
– А когда этих барышень находили? В первых числах?
– Да.
– У меня алиби имеется! Меня не было в Москве!
– Да что вы всё о себе, Чепелев? Кого волнует ваше алиби?
– Меня! Так и запишите себе, уважаемый сыщик.
– О господи, какая бессмыслица…
– Налить вам ещё?
– И мне, и мне капельку.
– Попышев, а кто там этот календарь печатал?
– Студент Самокрасов занимался сопровождением.
– Это же наш подопечный! Мы ему обучение оплатили, помните?
– Точно, был такой. А вы с ним не говорили, господин сыщик?
– Он мне никогда не нравился. Такой нервный, раздражённый юноша.
– Точно! Подозрительный тип. Вы его допросите с пристрастием.
– Оставьте Самокрасова в покое! Не похож он на душегуба.
– А вы много душегубов видели, Степан Степаныч? Не поделитесь, как они должны выглядеть?
– Да хватит уже!
– Говорил я, надо было открытки выпускать. С видами Москвы.
– Снова вы своего маляра Юмина тащите. Не будет ему протекции.
– Меня тоже в Новый год в Москве не было!
Митя молча наблюдал, как собрание превращается в балаган. Столько шума. И как все по-разному отреагировали. Один хмурился, второй кричал, третий курил не переставая, четвёртый оправдывался… Ситуация напоминала комическую сцену из какого-нибудь спектакля. Неплохая бы вышла постановка. Ещё бы дать ей яркое название. «Двенадцать разгневанных мужчин», например. А что, неплохо…
– Тихо! – Седовласый председатель, наконец, не выдержал. – Господа, бессодержательные прения ни к чему не приведут. Дмитрий Александрович, благодарю вас за информацию. Думаю, все понимают, что разглашать её пока не следует. Престиж общества и репутация не должны пострадать. А мы, со своей стороны, постараемся оказать следствию необходимую помощь. Согласны?
Раздались нестройные одобрительные возгласы.
Выходя из здания Художественного общества, Митя подумал, что своим заявлением спровоцировал бурную реакцию. Подобную той, что вызывает капля крови в банке с пероксидом водорода. Шипение и пена, лезущая во все стороны. Теперь эти приличные люди будут сердито ворчать и подозревать друг друга. Пусть. Может, из этого бурчания родится хоть крупинка полезной информации.
Не
Типографские помещения занимали все четыре этажа монументального здания на Пятницкой. Большие полукруглые окна с частыми переплётами плохо пропускали свет из-за въевшейся чёрной пыли. Шум станков доносился на улицу через стены.
Митя вдруг подумал, что работа у него хоть и хлопотная, но всё-таки интересная. Не каждому любопытному доведётся посмотреть вживую, как делают книги и журналы. А здесь печатают треть всей продукции, издающейся в Москве.
В большом цеху сыщик практически оглох от грохота станков, которые как раз выдавали свежий тираж «Московского листка». Огромные рулоны бумаги медленно крутились, уходя в недра лязгающей машины, с другой стороны которой выезжали один за одним ещё тёплые, пахнущие краской экземпляры. Двое рабочих тут же их подхватывали и ловко сгибали, складывая в стопки. Пачки упакованных газет, перевязанные бечёвкой, ожидали отправки. Вот, значит, как делается ежедневная пресса.
Сотрудник типографии, молодой долговязый парень, долго кричал Дмитрию в ухо, пытаясь рассказать, как организован процесс. Но в итоге махнул рукой и провёл сыщика на второй этаж, где, к счастью, было тихо.
В большом помещении сидели за наборными станками люди в грязных фартуках и с чёрными пальцами и очень ловко укладывали в металлические формы маленькие брусочки. Сильно пахло свинцом и краской. Митя подошёл ближе, чтобы лучше рассмотреть, что происходит. Оказалось, что на каждом бруске есть буква или знак и рабочие находят нужный и складывают отдельные символы в слова. Так быстро! А главное – в зеркальном отражении.
– Никогда не видел, как это происходит, – признался Самарин сопровождающему. – Впечатляющая скорость. Как называется такой специалист?
– Наборщик, или метранпаж, – ответил провожатый. – Видите, у каждого есть верстатка, металлический уголок, в который ставятся литеры из наборной кассы. Когда страница или гранка полностью готова, её фиксируют и переносят на спускальную доску. Покрывают краской, сверху кладут бумагу, а потом уже под прессом делают оттиск.
– И сколько отпечатков так можно получить?
– Тысячи, десятки тысяч. Но для больших тиражей мы используем ротационные станки, вы их видели на первом этаже. А более мелкие заказы делаем тут, вручную.
– И календарь здесь делали?
– Само собой. Там набор совсем простой, текста почти нет, только сетки с датами.
– А репродукции?
– Это как раз была самая трудоёмкая часть. Гелиогравюры на медных пластинах. Их покрывают лаком, потом протравливают в кислоте, чтобы получить нужный рисунок. Процесс небыстрый, зато изображения получились очень качественные, вы сами видели.
– Жаль только, что не цветные.
– Ну, наука не стоит на месте. Думаю, кто-нибудь скоро до этого догадается. Можно было и акварелью раскрасить, но в таком количестве вышло бы крайне накладно. Это ведь ручная работа.