Визит дамы в черном
Шрифт:
Дмитрий раскрыл бумажник и протянул Марте фотографию. Тоненькая юная Кристина Липко-Несвицкая, в кружевах и пышной фате с флердоранжем, стояла на ступенях церкви под руку с высоким господином во фраке. Лицо этого человека, немного простоватое, казалось очень добрым. Марта долго вглядывалась в его черты и вдруг увидела зеленую поляну, сосны и лицо отца, закинутое вверх. Маленькая Марта в его руках подлетает куда-то к самому небу и с визгом падает снова в его объятия. Ее пышная юбочка раздувается, ей страшно, но очень весело. Отец, смеясь, повторяет: «Ой, сейчас уроню, ой, упадет моя доченька!», но каждый раз успевает подхватить Марту своими сильными руками. А невдалеке стоит молодая белокурая женщина в большой нарядной шляпе и тихо говорит: «Федя, ради Христа, ты ее и вправду уронишь! Перестань,
— Отец! — прошептала Марта и поцеловала фотографию.
— Ты обещала не плакать!
— Я не буду. Рассказывай дальше!
— А рассказ, собственно, подходит к концу. Вернувшись из Варшавы, я не нашел тебя у Цегинских и страшно испугался. Но, слава Богу, у меня уже были факты, с которыми можно пойти в полицию. Да и юридическая помощь Немирова много значила, он — человек со связями. А тут подоспел и отчет из Америки от Доусона и Макги, окончательно все прояснивший. Так что в этот раз полиция не опоздала. Кстати, в Варшаве мне еще удалось поговорить с врачами, наблюдавшими смерть твоей бабушки, и прежде всего с доктором Кшиштофовичем. Они заметили некоторые симптомы, которые не могли объяснить. Но предположение о насильственной смерти Липко-Несвицкой казалось настолько диким и абсурдным, что доктора сами себя уговорили в верности своего диагноза. К тому же ты была просто убита горем, и неприятное официальное расследование могло плохо сказаться на твоем рассудке. Доктор Кшиштофович и его коллеги тоже решили поберечь твои нервы. Однако теперь, в связи с новыми обстоятельствами, им пришлось взглянуть на медицинскую картину смерти пани Ядвиги другими глазами. Как ни прискорбно, но иногда приходится признавать допущенные ошибки.
Теперь дело следствия — выявить всю цепочку преступлений Бугра и его помощницы. Многое уже доказано… А для тебя все страшное позади. Хорошо бы назначить ревизию и проверить, как мнимый папочка распоряжался твоими капиталами — не думаю, что очень уж честно. Кстати, Немиров подсказал мне одну важную вещь — состояние Бугра в Америке основано на украденном у твоего отца золоте и записано на имя Багрова. Фактически оно принадлежит тебе, как единственной наследнице Федора Ивановича Багрова, твоего отца. Через три месяца тебе исполнится двадцать один год, ты вступишь в гражданские права и сможешь сама распоряжаться и своими деньгами, и своей жизнью. Я думаю, тебе нужно поехать в Америку и решить там вопрос с наследством отца. Ты наймешь хорошего адвоката, Доусон и Макги помогут тебе — они очень заинтересовались этим делом. Я бы составил тебе компанию, но мне нужно кончить курс в университете.
— Неужели мне придется одной отправиться за океан?
— Марта, но ведь это — настоящее приключение! Тебе же нравятся романы Майн Рида и Фенимора Купера? Сама посмотришь эту страну, новых людей, новые города… Помнишь, врачи советовали тебе переменить обстановку и отправиться в путешествие? Вот уж это будет путешествие так путешествие!
— Ладно, об этом мы поговорим потом. Митя, я тоже хочу сделать тебе один подарок, гораздо более дорогой, чем его настоящая стоимость. Вот.
Марта протянула Мите маленький бархатный футлярчик, в котором лежал мужской перстень с прозрачным камнем.
— Это перстень моего отца. Тот самый. Я хочу, чтобы теперь он был твоим.
— Марта, но ведь это же такая памятная вещь для тебя. Я не могу…
— Митя, я прошу тебя. Я думаю, отцу было бы приятно знать, что его дочь подарит это кольцо своему жениху. И потом, для тебя ведь это тоже памятная вещь, не правда ли?
Болтая у догоревшего камина, они не заметили, как наступило утро, по-петербургски темное рождественское утро.
На пороге гостиной появилась принаряженная Клавдия Тихоновна.
— Батюшки, все сидят! Так всю ночь и просидели? А мы с Марусей в церковь собрались, праздничную службу стоять. Деточки, вам бы отдохнуть надо, праздники только начинаются, еще святочная неделя впереди, а вы сейчас устанете, а потом все веселье и проспите. Ну, с Рождеством Христовым! Все я, старая ворчунья, перепутала — сперва поздравить нужно, а потом уж уму-разуму учить. Да вас, детки, что учить, вы сами ума не малого — такое злодейство распутали… Ну с Богом, мы пошли к службе.
Как только
Марта отправилась в свое долгое путешествие вместе с Клавдией Тихоновной. Старушка плакала, оставляя Россию, но отпустить Марту одну не хотела ни за что.
— Я Марточку полюбила, как родную, как дочку-покойницу любила. Как же я ее, сиротку бедную, одну за море отпущу? И самой мне тут с кем оставаться? Одной сидеть и ворон считать на заборе? Я там за Марточкой пригляжу, вон как на ее деньги люди охочи, так и обведут… Отцом родным прикинуться готовы, лишь бы обобрать сироту. Нет, теперь я уж без доверия к людям, я мою девочку как собака цепная охранять буду. Да и по хозяйственной части — приготовить, за домом последить, постирать, прибрать, провизию закупить — кто ей там поможет, в заграницах-то? Нет, Митя, как ни крути, голубчик, а ехать мне нужно.
Марта решила проехать на поезде через всю Европу, по пути осматривая страны, в которых она никогда не была, и на день-два останавливаясь в столицах, потом во Франции сесть на пароход и отправиться в Нью-Йорк, где Доусон и Макги обещали ей любую посильную помощь. Но прежде всего путь ее лежал в Варшаву, где Марта хотела навестить родной дом и могилы матери и бабушки.
Митя провожал ее и Клавдию Тихоновну на вокзале. У перрона стоял роскошный Норд-Экспресс, поезд, известный высочайшим уровнем комфорта. Когда-то Марта разглядывала рекламу Норд-Экспресса в железнодорожном агентстве на Невском (в витрине была выставлена модель международного вагона, демонстрирующая внутреннее убранство — голубые диваны, зеркала, ковры, тисненую кожу на стенах в купе). Марте мечталось, что когда-нибудь она поедет в таком вагоне далеко-далеко, навстречу новой жизни, и вот настоящий Норд-Экспресс скоро увезет ее из Петербурга…
Клавдия Тихоновна собрала в дорогу множество вещей. Два носильщика под ее руководством втаскивали в купе и размещали чемоданы, кофры, сундучки, корзины и свертки.
— Ну, Клавдия Тихоновна, и багажа же вы везете! Таможенники задержат вас за контрабанду.
— Насмешник ты, Митя! Шутка сказать, в какое путешествие отправляемся! И гардероб Марточкин на все случаи нужно взять — и летнее, и шубку. И шляпы вон новые в коробках — там за границами где искать, как понадобятся?
И постели увязать пришлось, и утюг — все помнется в укладках, а как выгладить? Ну постели-то мы в багаж сдали, и кофр большой тоже… А сколько еще добра оставляем, и все вещи хорошие. Маруся, кухарка наша, за полицейского сыщика замуж выходит, они себе квартиру сняли и благородным манером в ней устраиваются. Так Марточка, добрая душа, сколько этой Маруське всего подарила из обстановки — не перечесть. И посуду кухонную, и ковер, и столики резные, и картину, и лампу бронзовую, и кресла… Хоть бы та ценила доброту-то! Даже цветы, что в столовой на окне стояли, Марусе отдали. Ты такие еще заведи да вырасти! А тут вся красота готовенькая. Ну цветы, положим, без ухода все одно бы пропали. Но собачку ту, фарфоровую, с подоконника, совсем незачем Маруське было дарить. Она девка простая, грубая, тонкости в ней нет, только ей и пользоваться дорогим фарфором! Лучше бы мы собачку с собой взяли, за границей-то такую, поди, и не найдешь… Ах, варвар! — закричала она вдруг на носильщика. — Ты куда же корзину с посудой суешь вниз под чемоданы? Раздавить все чашки мне хочешь, душа окаянная? Там же бирка висит — «стекло»!
— Извиняйте, мы неграмотные! — оправдывался бородатый носильщик.
— Ну, Митенька, дай перекрещу тебя на прощание, — старушка осенила крестом Митину шинель на груди. — Бог с тобой, касатик. Не поминай лихом!
В суматохе Митя не смог сказать Марте что-то самое важное. Говорили почему-то все время о ерунде. Марта в новой черной шляпе с птичкой и белых лайковых перчатках выглядела необыкновенно элегантно, но казалась чужой. Наконец дали сигнал к отправлению. Они торопливо поцеловались. Марта прошла в свое купе. Митя стоял на перроне и с тоской глядел на поезд, увозивший его невесту. Вагонное окно открылось, оттуда выглянула светловолосая головка Марты, уже без шляпки, и ее рука, тоже уже без перчатки, принялась махать платком. На пальце Марты блестело подаренное Митей кольцо.