Визит дамы в черном
Шрифт:
— Если вернуть хотят, так в долг просят, и кому-кому, а тебе я в долг дал бы и без процента, и без залога. А ты вон как обернул…
— Простите меня, Христа ради!
— Бог простит. Судейских бы на тебя натравить надо. Господин Колычев, судебный следователь, — молодой, горячий в делах, в два счета тебя на каторгу бы спровадил. Только куму, матушку твою, жаль, да и фирму свою позорить не хочу. Но тебя чтобы и близко не было больше, на глаза не показывайся!
Егор, никогда всерьез не думавший о возможном наказании, даже не понял, что Ведерников очень мягок с ним.
— А как же я без жалованья? — растерянно спросил
— У тебя, Егор, наглости — несчитано, немерено. Думаешь, за воровство тебе жалованье полагается? А ну вон отсюда, щенок!
— Ну подождите, — лицо Егора побелело. — Дайте срок. Вы у меня еще попомните, крестный! Отольется вам…
Разговор происходил при закрытых дверях. Но назавтра уже весь город знал, что Егор проворовался и что Ведерников выгнал его с позором. Егор пил с дружками в трактире, плакал и посылал Савелию Лукичу невнятные пьяные угрозы.
Глава 8
Егор Полушкин всю свою сознательную жизнь обижался на судьбу. Другим людям все время везло, а несчастного Егора судьба никогда не баловала.
Он еще не успел повзрослеть, когда умер его отец. Дела семейства Полушкиных и при жизни отца не процветали, а уж после смерти хозяина быстро пошли под гору. Егору всегда было обидно, что отец уныло копошился в своей лавке, не приносившей больших барышей, в то время как Ведерников, например, богател на глазах. Но когда, похоронив отца, они с матушкой взялись за торговлю сами, банкротство не заставило себя ждать.
Крестный, святая обязанность которого, по мнению Егора, состояла в том, чтобы оплатить их долги и помочь избежать разорения, уговорил матушку оставить торговлю, а Егора взял в свою контору на жалованье. И хоть бы жалованье положил большое, а то — как и другим конторским, если не меньше. Не чужой ведь человек, крестный отец как-никак, второй батюшка, а вот так бросил Полушкиных в бедности почитай что без всякой помощи. У Егора аж грудь начинало саднить, как вспоминал он об этой обиде.
— Присматривайся, Егорушка, учись, перенимай, пока я жив, — повторял Ведерников. — Бог даст, свое дело когда-нибудь заведешь.
Как же, заведешь тут! Для дела капитал нужен, а с чего его собрать? С жалованья? С этого не разбогатеешь. К тому же Егору было до боли жаль своих молодых годов, проведенных в душной конторе. Другие-то парни из купеческих семейств такую гульбу устраивали — весь город дрожал. В «Гран-Паризьене» закажут вина, закусок, официантов возьмут, цыганский хор, барышень смазливеньких — и за Волгу, да дня на три…
А Егор все работает, работает, жизни никакой не видит, ни вздохнуть, ни продохнуть. Конечно, у других парней отцы живы, они сыновьям нет-нет и деньжат подбросят. А его доля сиротская — всю жизнь в чужие руки смотреть. А крестный и полушки даром не даст. Кому угодно поможет — в богадельню пошлет, в приют, в больницу чужим людям. А Егору, крестнику, который мог бы заменить ему сына, — шишок под носок! Своей Варьке, халде известной, рояли покупает, а Егор потом каждую копеечку, добытую у Ведерникова, полил…
В конце концов Егор решил восстановить справедливость — если уж Ведерников не хочет дать своему крестнику то, что по божеским законам обязан, нужно взять это самому.
К рукам Егора стали незаметно прилипать небольшие суммы. Никто ничего
Егор понял, что в его судьбе разразилась страшная катастрофа, но настоящие масштабы беды он осознавал постепенно. Сначала ему казалось, что у Ведерникова легко можно вымолить прощение — ну, пошумит крестный, выругает, но не убьет же!
Убить не убил, но со службы с позором выгнал. И тут же перед Егором закрылись все двери — в проклятом городишке, где все друг друга знали, утаить ничего было невозможно. Сплетня ужом поползла по Демьянову, и в тот же вечер весь город только и говорил, что Егор, сын купеческой вдовы Полушкиной, крестник Ведерникова, получил под зад коленом за воровство…
Егор не смел выйти из дому, не смел поднять глаза, и такая ненависть к бывшему хозяину кипела в его душе, хоть иди убивать… От тоски Егор достал свою кубышку с отложенными на лавку деньгами и в компании двух приятелей-приказчиков, любителей дармовщинки, отправился «гулять». Злой шепот так и струился за его спиной. Хотелось поскорее залить горе водкой.
Охмелев в трактире, Егор кричал:
— Савелий Лукич — гнида! Он у меня еще получит, щучий сын! Я найду возможность с ним поквитаться! Попомнит еще хозяин Егора Полушкина…
По дороге, шедшей от города к монастырю, катила рессорная коляска, запряженная парой лошадей. Коляска была новая, добротная, покрытая лаком. Принадлежала она прокурору Хомутовскому.
Прохожие попроще, заметив издали экипаж прокурора, снимали шапки и кланялись. Но хозяина в коляске не было — он одолжил свой экипаж судебному следователю Колычеву для поездки в монастырь.
Несколько верст, отделявших Спасо-Демьяновский монастырь от города, можно было бы преодолеть пешком или нанять извозчика, но Хомутовский, знавший, что Колычев — племянник отца Геронтия и сам архиерей относится к судебному следователю по-отечески, решил, что Божьи люди порадуются, увидев, в каком хорошем экипаже приехал молодой человек, находящийся под их покровительством.
Кресты, купола и башенки монастыря были видны издалека, и Дмитрий, пригласивший в поездку Бурмина, все время призывал его полюбоваться красотами старинных строений.
— Ты прав, монастырь очень живописный. Какая необычная колокольня! Да и монастырская стена, и другие постройки с архитектурной точки зрения весьма интересны, — говорил Петя, рассматривая открывшийся перед ними вид. — Только одна церковь с традиционными маковками, а все остальные строения увенчивают остроконечные башенки с крестами, в которых и не заметно ничего византийского…