Визит дамы в черном

Ярошенко Елена

Дмитрий шел, глубоко задумавшись, пока кто-то из малышей не попал ему в спину снежком.

— Вот я вас! — строго сказал Колычев, погрозив озорникам пальцем.

Раздался пронзительный крик: «Тикай, робя, в судейского попали!», и мальчишки, игравшие под фонарем, бросились врассыпную, растаяв в темноте.

— Суровы, суровы вы, господин следователь! Всех, от мала до велика, готовы в страхе Божием держать. — По заснеженной аллее навстречу Колычеву шел Семен Ярышников.

Дмитрий Степанович прикоснулся пальцами к козырьку фуражки, изображая приветственный жест.

— Вы от Мерцаловых? Ну

как там Маша? У меня душа не на месте, болит за нее, — в голосе Ярышникова за притворным сочувствием слышалась радость.

«Чертов город, ничего не утаишь, — подумал Дмитрий. — И этот уже все знает!»

— Каков подлец Витгерт-то, а? — Ярышникову явно хотелось развить эту тему.

— Ну почему сразу уж и подлец?

— Да вы его не выгораживайте, Дмитрий Степанович, героя-то нашего. Супруга ихняя прибыли-с и с ребеночком-с. Стало быть, помолвка-то Машина насмарку… А немцу, поди, и горя мало, это только я за Машеньку переживание имею-с… Коль на то пошло, Мария Викентьевна мной-то в свое время побрезговали-с, благородного и образованного искали. Вот и нашли-с. Но я зла не держу, иду к Мерцаловым, утешить или помочь чем. Хотя чем тут поможешь, слух уже по всему городу пошел-с.

— Вы, господин Ярышников, с утешениями пока не торопитесь. Может быть, еще и утешать-то не в чем?

— Поглядим-с.

— Семен Кузьмич, я все забываю вас спросить, в каком костюме вы были на маскараде?

— Рыцарем-с. Латы, шлем с забралом и черный плащ. Только шлем оказался ужас какой неудобный — и не видно в нем ничего, и душно, и на макушку давит… Пришлось снять, капюшон плаща на голову накинуть. А на лицо мне наш приказчик маску с носом дал, а то что же за маскарад, если личность открытая…

Гостиница «Прибрежная» считалась не в пример скромнее «Гран-Паризьена», но чистой и спокойной. В зимнюю пору, когда Волга была не судоходна, жизнь в гостинице замирала, номера стояли пустыми и каждый постоялец был на виду.

— Эй, любезный, — окрикнул Колычев коридорного. — Дама с ребенком в каком номере остановилась?

— Госпожа Витгерт? Только она одна с ребенком и есть. В шестом, ваша милость. Самые теплые комнаты, и печи без угара, там с ребеночком удобно.

Дмитрий постучал в дверь шестого номера. Ему сразу же открыли, вероятно, постоялица кого-то ожидала. Увидев следователя в форменной фуражке, она замерла на пороге и строго спросила:

— Чему обязана?

— Разрешите представиться — судебный следователь Дмитрий Степанович Колычев. Вы позволите войти?

Дама молча шагнула в сторону от дверей, пропуская Колычева в комнату. Даже одного взгляда на лицо госпожи Витгерт было достаточно, чтобы с души Дмитрия свалился тяжелый камень. Это был как раз тот случай, когда про людей можно сказать — похожи как две капли воды. У женщины были такие же светлые волосы и глаза, как у Андрея Кирилловича, такой же крупный тонкий нос с небольшой горбинкой, упрямый подбородок, а главное, что-то неуловимое в рисунке губ, в форме лица, в манере поднимать брови и держать голову указывало — господин и госпожа Витгерт близкие родственники.

«Сестра, слава Богу, сестра, — замелькало у Колычева в голове. — А какую уже сплетню соорудили. Чертов городишко, как здесь любят позлословить…»

— Вы,

кажется, занимаетесь делом об убийстве какой-то дамы? Андрей рассказывал мне об этом. Я вряд ли смогу вам помочь, я совсем недавно приехала и об убийстве ничего не знаю.

— Простите, Андрей Кириллович — ваш брат?

— Да, я его старшая сестра и всегда стараюсь прийти к брату на помощь, когда ему трудно. Я вынуждена была приехать в Демьянов, потому что Андрей попал тут в какую-то скверную историю. Но он почему-то не разрешает мне ни с кем говорить, окружил мой приезд тайной и поселил здесь, на отшибе.

— Честно сказать, тайны не получилось и весь город сплетничает, что к Витгерту приехала жена. Его невеста рыдает.

— Ну это не страшно, мы с ней встретимся, поговорим, и она успокоится. Мне давно уже пора познакомиться с этой девушкой.

— Почему брат не представил вас и Марию Викентьевну друг другу?

— Видите ли, существуют кое-какие обстоятельства, которые он предпочитает скрывать от невесты, хотя, по-моему, это глупо. И наше с ней знакомство было отложено в силу этих обстоятельств.

— Господин Витгерт намекал мне на какие-то тайны из своей прошлой жизни…

Вдруг из соседней комнаты раздался громкий детский плач. Госпожа Витгерт испуганно встала, но из боковой двери уже выбежала маленькая кудрявая девочка в теплой ночной сорочке и кинулась к ней.

— Я боюсь, боюсь! Там темно и страшно! — кричала девочка.

Увидев в комнате чужого человека, она замолчала и спрятала заплаканное личико в складках платья женщины. Госпожа Витгерт подняла малышку на руки, посадила к себе на колени и стала шептать ей на ушко что-то ласковое. Девочка успокоилась и задремала.

— У вас красивая доченька, — сказал Колычев вполголоса, чтобы не тревожить ребенка.

— Это не моя дочь. Это дочь Андрея. Вот та самая тайна, о которой он вам говорил.

— Он женат? Или был женат?

— Он никогда не был женат. В этом-то вся проблема. Если бы он был вдовцом с ребенком, стесняться было бы нечего. Но девочка — незаконнорожденная. Я не хотела вам рассказывать, но раз уж вы все равно узнали, так слушайте.

Андрей и я были еще детьми, когда погибли наши родители. У отца было имение неподалеку от Белой Церкви на реке Рось. Усадьба стояла на острове и соединялась с берегом каменной плотиной — греблей. В половодье, когда по реке, и так неспокойной, сходил лед, она становилась очень бурной, вода шла через греблю валом и ехать там было опасно. Но отец и мать куда-то спешили. Они решили рискнуть и попробовать перебраться на другой берег. Как маленькие дети…

Я плакала, уговаривала их не ехать, а отец смеялся над моими страхами, говорил, что он сам будет править повозкой и кони перелетят греблю как на крыльях.

Я стояла на острове, смотрела им вслед и видела, как повозку смыло водой. Мама утонула. Отец долго барахтался в ледяной воде, пытаясь ее спасти… Он тоже был моряком и прекрасно плавал, но человек, даже очень сильный, не может противостоять стихии… Волны подхватывали его и били о плотину вместе с обломками льда. Через неделю он умер от воспаления легких. Мне тогда было тринадцать лет, а Андрею — восемь. С тех пор весь смысл моей жизни сосредоточился на счастье брата. Больше никого у меня не осталось.