Визит к Минотавру. Женитьба Стратонова
Шрифт:
Он сделал два шага к столу, и я увидел совсем рядом – только руку протянуть – маленькую змеиную пасть с белым крючком ядовитого клыка. Змея вилась по полу, сворачивалась кольцами, с шумом и шелестом ударялась по кафелю, обвивала серпантином ноги Иконникова. Он был похож в этот момент на пожарного со взбесившимся шлангом в руке.
– Вы не видели, как змеи атакуют? – донесся до меня откуда-то издалека голос Иконникова.
Мелькнула бесполезная мысль о бессильном пистолете на поясе – пока я дотянусь до кобуры, змея вопьется в меня, как дротик.
Вдруг пальцы Иконникова
Иконников с любопытством взглянул на меня – видимо, я сильно побледнел – и засмеялся:
– Не бойтесь. Она у меня почти ручная…
Он взял со стола мензурку, затянутую поверху нейлоновой пленкой, и поднес ее к пасти аспида, и сразу же змея сделала рывок – удар, тихий треск, клык пронзил пленку, и я увидел, как из него цевкой брызнула тоненькая струйка желтой жидкости…
Честно говоря, я плохо помню, как он запихивал змею обратно в клетку, долго мыл под краном руки, потом подошел к столу и сел как ни в чем не бывало.
– Это вы сделали, чтобы попугать меня? – спросил я, и голос мой звучал хрипло, а по лицу стекали капли пота.
– Зачем же? – почти весело сказал Иконников. – Вам так не понравился аспид, а я вам сберегу эту порцию яда…
– А для чего?
– У вас, у сыщиков и гениев, работа очень нервная, сердце быстро изнашивается. Наверное, как свое сработается, захотите на новое сменить. Операции по пересадке теперь в моде. Вот без яда аспида организм ваш отторгнет новое сердце. А яд этот сделает ваш организм спокойнее, сговорчивее, подавит он его, обломает, и заживете вы себе второй, новой, жизнью, которая будет краше предыдущей…
– А себе вы припасли такой?
– Мне не надо, у меня сердце хорошее, спокойное. Я ведь узнал покой. Кроме того, мне и одной жизни много. Это только гении нужны человечеству вечно…
Я встал и сказал ему:
– Все это ложь, вся жизнь ваша и философия – ложь и змеевник – ложь, потому что вы устроили из него для себя заменитель острых переживаний, страхов, радостей и страстей, которые переживает настоящий артист. Вы и змей-то своих наверняка боитесь, так же как и я, но они вам необходимы для внутреннего самоутверждения. Ладно, если вы мне понадобитесь еще, я вас вызову. До свидания…
Я вышел на улицу, вздохнул полной грудью студеный чистый воздух осени и подумал, что прошедшие два часа были похожи на какой-то нелепый, вздорный сон, фантасмагорию еще дремлющего сознания. И только одно ощущение осталось четким: он меня пугал. Зачем ему надо было меня пугать?
Я шел не спеша через парк и пытался привести хоть в какой-нибудь порядок свои впечатления, сделать выводы, принять решения. Но ничего из этого не получалось – Иконников не влезал ни в одну из понятных мне человеческих категорий. Интеллигентность, позерство, обида, острый ум и злая ограниченность, поиски счастья и покоя в змеевнике, борьба
Потом всплыло в памяти имя, засыпанное обвалом искореженных мыслей, оседающих после взрыва иконниковского покоя. Гриша Белаш… Гриша Белаш… Я уже слышал это имя, но не мог вспомнить, в какой связи. Я остановился у автоматной будки и позвонил Лавровой. Никто не отвечал по ее номеру, и я уже собрался положить трубку, но в аппарате вдруг щелкнуло, и я услышал запыхавшийся голос Лены:
– Инспектор Лаврова у аппарата.
– Добрый вечер, это я…
Она отдышалась и сказала:
– Я из коридора услышала звонки и пока добежала…
– И мировой рекорд в спринте остался незафиксированным, – сказал я.
– Ничего, стоит вам позвонить, и я повторю его, – сказала она. – А вы откуда?
– Из парка. Я прогуливаю себя в пустом вечернем парке. Красиво здесь очень…
Лаврова помолчала, затем спросила:
– Вас в это настроение вверг дрессировщик змей?
– В какой-то мере. Скажите, Лена, вам имя Григорий Белаш не знакомо?
– Знакомо. Я с ним уже разговаривала. Это настройщик роялей, он проходил у нас по четвертой линии. Так сказать, сфера обслуживания… Вы читали протокол его допроса.
Я вспомнил. Григорий Петрович Белаш, настройщик, регулярно бывает у Полякова, характеризуется с наилучшей стороны, во время кражи находился в командировке, алиби проверялось – результат положительный.
– А личное впечатление какое у вас осталось? – спросил я.
Лаврова подумала мгновение, будто вспоминала, и я представил, как она пожимает плечами, и ей это неудобно делать, потому что телефонная трубка прижата плечом к уху – руки-то заняты, – она наверняка уже достает из пачки сигарету, и зажигалка только чиркает, но не горит. Она не то вздохнула, не то затянулась, сказала:
– Приятное впечатление. Человек умный, наблюдательный, по-моему, весьма искренний, держится достойно. Ну и как пишут в ориентировках: «Рост – высокий, телосложение – худощавый, лицо – белое, привлекательное, глаза – карие…» А может быть, и не карие. Это я так, к примеру сказала…
– А вы не можете ему так, к примеру, позвонить и пригласить снова к нам?
– Могу, конечно. А что – интересует он вас?
– Он – нет. Меня Иконников интересует.
– Но-о? – удивилась Лаврова. Этот странный возглас выражал у нее крайнее удивление. – Что-нибудь серьезное?
– Да, у нас с Иконниковым серьезно, – улыбнулся я. – Он меня или пугал, или хотел укусить…
– Укусить? – удивилась Лаврова. – В каком смысле?
– Это я так, к примеру. В фигуральном смысле. Значит, насчет Белаша договорились? Завтра к десяти.
– Договорились.
– А что у вас слышно? С билетом? – поинтересовался я.
Лаврова снова помолчала, потом не очень уверенно сказала:
– Я думаю, у Обольникова надо обыск сделать. Билет скорее всего был его…
– Это так в парке считают? – спросил я.