Визит к психотерапевту. Книга, которая исцеляет

Канапин Талгат

ЧУМОВАЯ

У Сони была высокая тревожность и комплекс отличницы. Иногда даже панические атаки. Она всегда переживала за будущее, боялась, что может ударить током, когда папа бреется и напевает песню про волны Амура. Вдруг оторвёться кран и вода мгновенно затопит квартиру. Перед экзаменами наступала икота.

– Сонька у нас чумовая, – ласково говаривал отец, Михаил Фёдорович, военный инженер. – В детстве она даже мух боялась, пряталась от них под кроватью. Ну, а если видела "стасика", который озабоченно пробегал мимо по своим делам, её била истерика. Вся в бабку, мою тёщу. Она, царствие ей небесное, если чего-то не боялась, сразу скучала.

Любила бояться.

Сонька выросла и стала девушкой неописуемой красоты. Статная, немногословная, когда шла, будто плыла. "Не идёшь, а пишешь", говорила младшая сестра, бойкая на язык и шустрая в общении. Пацаны не давали ей проходу, в младших классах дёргали за жиденькие косички, выказывая любовь и преклонение. В старших классах она стеснялась своей красоты, ибо хотела всегда быть незамеченной, не привлекать к себе внимания. Панически боялась мужских взглядов, и не только в школе. В классе ей нравился мальчик Гена Чувилёв, которого почему-то все звали "дон Чиччо". Спортсмен, дерзкий пацан и круглый отличник, он всегда заступался за Сонечку. Несколько отморозков познакомились с его кулаками, тяжёлыми, как кувалды. Один так и остался на всю жизнь с кривым носом, после того как прижал Соню в тёмном углу, в конце коридора, и полез целоваться. Больше обслюнявил, не имея практических навыков в этом тонком деле. Его влажный, плотоядный рот ещё долго преследовал юную девушку в кошмарных сновидениях.

Когда исполнилось шестнадцать лет, Соня поняла, что любит и боится Гены, "дона Чиччо". Она была ему очень благодарна за покровительство в школе и на улице, но панический боялась оставаться с ним наедине. Била мелкая дрожь, она говорила несуразные вещи и хотелось в туалет, так как тревожно заявляли о себе первые признаки "медвежьей болезни".

– Сонька, ты дура, если не сумеешь охмурить и удержать Геныча, – говорили подруги, искренне желая ей добра и исполнения её девичьих грёз.

Соня любила папу и полностью доверяла ему. Она тоже чувствовала, что если чего-то не боится, ей становилось пресно и скучно. Не было какого-то внутреннего возбуждения, сладостного ожидания жути. Но это стало ей мешать в отношениях.

– Гена, прости меня, но я тебя боюсь, – как-то призналась она ему. – Ты мне очень нравишься, но я ничего не могу с собой поделать. Это у меня наследственное, от бабушки.

– Я знаю, что ты трусиха, и мне это очень нравится. Но страх можно преодолеть. Он должен лопнуть у тебя в голове, как воздушный шарик Пятачка, – сказал он тогда.

И "дон Чиччо" рассказал свою историю страха. В пять лет, гремя оторванной цепью на шее, на него налетела крупная дворняжка соседей, после чего он начал заикаться, а по ночам ссаться в постель. "Невротический энурез", был безжалостный вердикт участкового педиатра. Никто ни мог помочь, ни врачи, ни целители, которые отливали его страх воском. Пока отец не сказал, что клин клином вышибают. "Надо его как следует напугать, чтобы он разучился бояться", сказал он тогда своей супруге, маме Гены. И он повёл сына на собачьи бои. Что там происходило, никто не знает, но маленький мальчик испытал такой страх и ужас, который мог максимально выдержать. Рядом находился отец, он крепко держал его за руку побелевшими пальцами. Потом в голове, на высоте ужаса, что-то лопнуло и страх собак прошёл. Да и вообще, перестал всего бояться, как только смог взглянуть в глаза своему страху.

– Но у меня немного по другому, Гена, мне нравится бояться. Я люблю жуткое, как будто страшно и сладостно одновременно.

Соклассник с удивлением взглянул на неё.

– Кажется я понимаю тебя, Сонечка. Тебя надо удовлетворить страхом.

И Гена повёл свою школьную подругу на американские горки.

Прошло много лет. Соня уже была Софией Михайловной, работала ведущим специалистом в одной британской

компании. У неё было двое детей, и она часто по вечерам рассказывала им историю о том, как много лет назад, их папа повёл её на лечение американскими горками. И как она вернулся в родительский дом в мокрых джинсах и абсолютно без страха. Она объелась им тогда, пресытилась и уже не хотела этого. Страх стойко перешёл в любовь к человеку, который в этот момент находился рядом и орал с ней на пару. Только штаны у него были сухими.

РАССТРЕЛ

1921 год. Гражданская война в самом разгаре. Разруха. Когда-то великая держава с огромной территорией рухнула до основания и всё стало с ног на голову. Белые бьются с красными, брат пошёл на брата, отец на сына. Льётся море крови, родной, не чужой.

Павлик Морозов сдал властям отца-кулака. За то, что перешагнул родную кровь и предал отца, его убили родственники. После этого Павлик Морозов стал культовым пионером для подражания. Он отдал свою жизнь за идею о светлом будущем. Которое так и не наступило.

Мужчины ушли на фронт, земля осиротела и перестала кормить. Наступил голод, люди стали пухнуть и сходить с ума. Начался каннибализм. Мать чтобы выжить самой и не дать умереть старшему сыну, была вынуждена убить младшего, который угасал на глазах из-за воспаления лёгких.

Васю вели на расстрел. Ночь прошла, наступил тёплый майский рассвет, который был последним в его жизни. Ему было двадцать шесть лет и очень хотелось жить. Позади шли трое бойцов с его дивизии, которые в скором времени приведут приговор в исполнение. Они шли за ним в грязных, кованых сапогах. У одного была одышка, он нес в руках лопату и зло смотрел на Васю. Двое других шли понуро, тяжело вздыхая, и чувствовали себя виновными в том, что скоро убьют человека. Хоть и по решению военного трибунала. Это были его палачи.

Вася мог на них обидеться или даже возненавидеть своих палачей. Но он их простил, несмотря на то, что в скором времени они его расстреляют. Даже порадовался за них, что красноармейцы останутся жить. Конечно, если не убьют в следующем бою, когда столкнуться с эскадроном смерти противника.

Вася был мародёр и преступник. А вчера он снасильничал. В жестокой схватке убил офицера белой гвардии, а потом, там же, в купеческой избе, изнасиловал его пятилетнюю дочь. Которая, от потери крови, скончалась на месте. Война всё спишет, сказал он тогда своим товарищам, но одного из бойцов стошнило на месте, когда он увидел эту отвратительную сцену. Он накинулся на Васю и хотел заколоть его четырехгранным штыком "трехлинейки". "Война это тоже спишет, скот", крикнул он, но его оттащили товарищи. Васю поволокли в штаб, к комиссару Мартынову. Через час его судьба была предрешена.

– На, копай, – хмуро сказал боец с одышкой, и швырнул в него лопату. Вася молча взял рабочий инструмент и стал рыть себе могилу. Через час все было готово.

– Может что-нибудь хочешь сказать, покаяться? А, Василий Петрович? – спросил молодой красноармеец, который категорически не хотел идти на исполнение приговора. Ему было жалко Василия.

Вася усмехнулся и беззлобно сказал :

– Мужики, делайте своё дело. Нужно вам моё покаяние. Думаю, черти уже разжигают огонь для моего котла.

Васю расстреляли. Бойцы закопали его и молча пошли обратно, в расположенние дивизии. Каждый думал о своём, но все они думали о Василии. Ровно неделю назад, в неравном бою, рискуя собственной жизнью, Вася спас их всех троих от неминуемой гибели. Когда залпом прозвучали три выстрела из "трехлинейки", у них было ощущение, что каждый выстрелил в себя.

Шла гражданская война, где героические поступки бойцов смешивались с криминальной мерзостью убийцы и насильника ребёнка.