Визит сдвинутой фазианки (Сборник)
Шрифт:
А может, не просто ушла я способствовал?)
Варианты ветвятся варианты сходятся. Все они позади, зачем оглядываться?
Разве лишь из боязни снова потерять ее.
Огненная краюха солнца за синим лесом. Последние желто-розовые лучи освещают балкон, Люсю, просвечивают комнату, гаснут. И все сразу меняется.
Я теперь боюсь подойти к тому рулону в прихожей: может, в самом деле там зачехленные лыжи с палками? Миг серой размытости, множественной неопределенности.
Люся колеблется, что-то хочет, но не решается сказать мне. Ну? Говори, укрепи
Нет, передумала. Отложила на завтра.
Завтра она это скажет не мне.
Бывает, снится, что имеешь много денег… а просыпаешься без гроша. В следующем подобном сне, помня о финалах предыдущих, стараешься перед пробуждением покрепче зажать в руке пачку ассигнаций: теперь не исчезнут! Проснулся и все равно ничего. У снов своя память, свой опыт.
…В одном из снов мы поссорились еще не муж и жена, не возлюбленные, только сближающиеся. В следующем сне она не пришла на свидание. А еще в третьем, через месяцы, я искал ее всюду, чтобы объясниться, помириться… Как же так, неужто все?
И далее не было ничего.
В таких многосерийных снах мысль прорабатывает несвершившиеся варианты жизни. И незачем гадать: к добру ли, к худу ли? это знание не от древа добра и зла.
«Ich habe einen Kameraden». Был у меня товарищ… Наши с Сашкой пути разошлись сразу после окончания физтеха. Я двинулся по электронным схемам, он по полупроводникам, попал в закрытый институт, такие называют по почтовому адресу «п/я N…»; «сыграл в ящик» шутили мы при распределении. Никто не знал, чем для него обернется эта шутка.
Там Стрижевич начал хорошо: сделал изобретение, а на нем диссертацию, получил лабораторию и квартиру. Он везде начинал хорошо. Первые годы мы виделись часто: то он с Люсей к нам, то мы с Лидой к ним, и на свадьбах друг у друга гуляли. Потом все реже:
дружба не может питаться одними воспоминаниями, а общие интересы не возникали. К тому же Лида ревновала меня к Людмиле Федоровне, а когда родила Валерку, расплылась, подурнела так и вовсе: сцены, слезы, ссоры. Хотя оснований не было никаких лишь одни мои сдерживаемые чувства.
…Как-то, вернувшись из командировки, услышал от ребят:
Слушай, разузнай, что произошло в этом п/я N… взрыв какой-то, авария. Они, как всегда, таятся, сообщили только с прискорбием в городской газете о гибели при исполнении служебных обязанностей к. т. н. Стрижевича.
У меня потемнело в глазах. Помчал на квартиру к Стрижу, уверяя себя, что это ошибка, сейчас все выяснится, увижу живого. Что за чепуха, он ведь занимался технологией полупроводниковых приборов… какие могут быть взрывы и аварии!
Примчался и застал Люсю в трауре.
Вариант, отличающийся сильными переживаниями, драматизом. Вариант-доминанта. От таких много вероятностных ветвлений, как брызг после удара волны о берег.
…Лида моя восприняла все очень своеобразно: и Сашкину гибель, и то, что я посетил вдову, да и потом уделял ей внимание; так только женщины могут. Упреки, сцены при Валерке, да еще с участием
Словом, через год мы развелись. Перебрался на Ширму, к знакомым частникам Левчунам, в их времянку (все удобства во дворе, дрова свои, за электричество платить отдельно). Люся приходила ко мне туда, в комнату, стены которой оклеены оранжевыми обоями с серебристыми аистами на фоне пальм и заходящих солнц. А еще через полгода я переехал к ней.
Так ли, иначе ли, но мы вместе. Когда сходятся в одно многие варианты, это прочно. И у меня покой на душе.
…Покой и грусть. Потому что дело к ночи, пора укладываться, отходить ко сну. Сон отдых тела, расслабление психики тот самый антракт, когда может явиться «кресловладелец», а мне придется убраться на галерку. (Явится не кто-нибудь, а я, здешний я во всем прочем такой же, кроме обстоятельств с Люсей. В этом мы с ним ортогональны.)
Понять это трудно, согласиться еще трудней. Ах, если бы я мог не спать!
Я ласкаю Люсю в эту ночь горячо и долго, как перед разлукой. Засыпаю, не выпуская ее руки. И во сне долго еще какой-то доминантный пунктик в мозгу не спит, сторожит, тревожится: держи, сжимай крепче эту теплую руку, как ту пачку ассигнаций, чтобы и проснуться богатым!
Просыпаюсь ночью. Женская рука в моей руке. Только вроде шире запястье. Сиплый со сна голос (он-то меня и пробудил):
Шевелится, Алеш…
А?.. Что? Где?
Шевелится, говорю. Рука берет мою ладонь, кладет к себе на живот большой, округлый. Вот… чувствуешь? Наверное, мальчик, беспокойный такой.
Ага…
Голос Лиды. Рука ее же. И все остальное. Вплоть до квартиры. Рассеянный свет уличных фонарей падает на потолок и стены. Из смежной комнаты доносится храп тещи, достойной в общем-то женщины… только спит она больно громко.
Значит, перешел. Вернулся. Если и не на галерку, то на третий ярус. Лидия Вячеславовна и ейный муж я. В девичестве была Стадник, могла стать Музыка: ухаживал за ней такой техник Толя из соседней лаборатории. Соперничество с ним меня излишне раззадорило и теперь она Самойленко. Которого она собирается рожать: Валерку? Или уже второго? Утром разберемся.
Содержательная у меня жизнь, а?
Не люба Лида мне сейчас до тоски.
Слушай, я спать хочу. Тебе хорошо, ты в декрете, а мне утром на работу!
Мне хорошо… вот сказал! Тебе бы так… Она обиженно шепчет что-то еще, на что я бормочу: «Угу… ага!» и засыпаю.
…и снится мне дверь на балкон без перил. Она бесшумно раздвигается. Я выхожу, становлюсь на самую кромку белой плиты. Подо мной восходящее солнце, сизо-зеленый массив лесопарка. Из зелени и тумана искрящимися пластмассово-алюминиевыми утесами вздымаются здания; в них, я знаю, живут и исследуют жизнь. По серым, из крупных ромбов дорожкам шагают первые прохожие в легких светлых одеждах. Маленькие электрогрузовики без водителей уступают им дорогу.