Визит в абвер

Сердюк Александр Севастьянович

Ромашов молчал.

— Ну а там, как хочешь. Выбирать тебе не из чего: либо школа, либо, — он снова перешел к угрозам.

Офицер приказал часовому запереть Ромашова еще на сутки. Верил: рано или поздно сумеет обломать этого сопливого парня.

Что ж, у Ромашова тогда действительно иного выхода не было. Вопреки собственному желанию он стал у немцев курсантом шпионско-диверсионной школы. После ускоренного обучения ему выдали мундир лейтенанта Красной армии, фальшивые документы, оружие. Инструктировал сам шеф абверкоманды майор Баркель. У трапа самолета он еще раз напомнил о необходимости соблюдать величайшую

осторожность, дабы сразу же после приземления не оказаться в руках русских солдат.

…Теперь Ромашову не трудно было представить, какая улыбка заиграла на скуластом лице шефа, когда он получил первую желанную весточку.

Все было хорошо: бомбежка аэродрома оказалась удачной, летчики видели, как ярко полыхали самолеты. Операция «русский аэродром» дала Баркелю основание похвастаться своим успехом перед командующим армий генерал-полковником Эккесом. Проводившие «бомбежку» летчики, а заодно с ними и «агент» Ромашов были награждены Железными крестами второй степени.

Награда… Впрочем, Баркель уже по характеру своей службы не мог быть ни человеком добрым, ни тем более наивным. Матерый разведчик обожал проверки и перепроверки. Если что — не церемонился. Отступников пытался достать и за линией фронта, отправляя туда специальных курьеров. Жестокость стала определяющей чертой его характера.

Так мог он поступить и с Ромашовым. И тогда вместо Железного креста Сергею изготовили бы деревянный. В назидание остальным. При мысли об этом у Сергея подчас ползли по спине мурашки. Но он тщательно скрывал свои опасения, дабы не дать повода для насмешек. Уж кто-кто, а старший лейтенант интендантской службы поупражнялся бы. Да, наверное, и Валентина Демшина не отстала бы от своего начальника, хохотунья она неуемная. Вот только водитель, ефрейтор Трофимчук, человек очень серьезный.

Глава пятнадцатая

Встречать пеленгаторщиков пришлось одному сержанту Корнееву, так как возвращение поисковой группы во главе с офицерами запаздывало. На правах временного хозяина он постарался оказать им вполне достойную встречу. Накормил сытным обедом — горячими щами и гречневой кашей с мясной американской тушенкой, помог гостям разбить палатки и расчистить место для автомашины. В одну из палаток Валя Демшина перенесла портативную рацию для тренировок, стол с телеграфным ключом, аккумуляторную батарею и ящик с запасными лампами.

Начальницей Валя была строгой. Все ее касалось, во все она совала свой хорошенький носик, все прощупывала чуткими пальчиками. Она была уже знакома с историей Ромашова и относилась к нему с сочувствием и доверием, но на особые поблажки даже он не мог рассчитывать. Если бы Сергей был военным, она наверняка потребовала бы от него каждое распоряжение выслушивать по стойке «смирно» и повторять слово в слово… Впрочем, несмотря на эту строгость и педантичность, отношения между ними установились вполне нормальные. По причине своей молодости Сережа не мог похвастаться знанием женского характера, однако Демшину он, кажется, вполне понимал. Девушка опасалась, как бы этот статный и симпатичный парень со временем не перестал видеть в ней только своего непосредственного начальника.

— Сергей Ромашов, — обращалась она внешне сухо, официально, — доложите о состоянии рации. Сергей Ромашов, почему вы еще не тренировались на телеграфном

ключе? Начнете через пять минут… Результат проверю. Сергей Ромашов…

Дело свое она знала, прием и передачу вела быстро и без ошибок. За одно это ее можно было глубоко уважать и конечно же слушаться. Но Валя обладала еще одним, неоценимым для работы в разведке качеством: в совершенстве владела немецким языком. Здесь-то Ромашов заметно уступал ей. Не было у него от природы способностей к чужим языкам и, сколько он ни зубрил, — и у себя в школе, и у немцев, дальше самых употребительных слов и элементарных правил грамматики не продвинулся… Словом, Демшина, как старшая радистка, служила ему непререкаемым авторитетом. А еще она была красивой девушкой, что Ромашов оценил сразу и в чем не намерен ей признаваться.

Со своими палатками радисты разместились на краю поляны. Кольцо сосен и елей здесь как бы смыкалось. На темно-зеленом фоне четко выделялась одинокая береза с ослепительно белым стволом. Вверху ствол разветвлялся, широкая крона с мелкой светло-зеленой листвой просвечивалась подобно ситчику. Ромашов оценил Валин выбор — именно она облюбовала эту площадку.

Вбивая колья и натягивая брезент, солдаты нет-нет да и поглядывали на необычного для их мужской среды младшего офицера. Поглядывали украдкой, опасаясь нарваться на чье-либо замечание. Давалось им это, наверное, с трудом. Не легко было также удержаться от нечаянного вздоха или приятного сердцу девушки комплимента. Зато старший лейтенант Тимохин, сознавая свое независимое положение, высказывался гораздо свободнее. Когда, укрепив палатку и расставив аппаратуру, пограничники ушли, старший лейтенант заговорил с Демшиной стихами.

И в страну березового ситца, — продекламировал он, театрально жестикулируя, — я к тебе примчусь и босиком.

Валя рассмеялась.

— Как же это вы, Егор Егорыч, с таким поэтическим талантом угодили в интенданты? — Она озорно сверкнула глазами. — Ну что за несправедливость на белом свете!

— Ах, Валечка, Валечка, да разве ж это плохо? — он не почувствовал в ее словах насмешки. — Нет, нет, вы только вслушайтесь… У меня совсем как у Есенина: тот же ритм и адекватный поэтический образ. Лишь иной смысл: я к тебе примчусь и босиком! Примчусь… Ну как?

— Не знаю, — Валя поджала губки.

— Вы-то знаете. По глазам вижу, что знаете… Только честно. Условились?

— А я ведь честно… Я действительно не догадываюсь, к кому это вы примчитесь, да еще босиком?

Тимохина эти слова очень смутили.

— Ах, вы вот о чем… Мудрым был, однако, старик, сказавший: смотри в корень… Я же вас о другом спрашиваю… Я по существу формы.

— Формы? — Валя удивленно вскинула брови.

— Да, да…

— А форму вы, Егор Егорыч, нарушаете. Старшему лейтенанту не позволено бегать босиком. Даже к своей возлюбленной…

Тимохин искренне обиделся.

— Я ж вам о поэзии… Пламенный стих грешно подменять прозой. Эх, посидели бы вы с мое на брюках да портянках… В былые годы… Тот еще березовый ситец! А палатку, товарищ младший лейтенант, прошу беречь, потому как имущество это народное. Потрудитесь не наковырять в этих стеночках всяких дырочек…

— Потружусь, товарищ старший лейтенант! — Валя приложила руку к пилотке. — Мы с Ромашовым будем аккуратны, а для посторонних вывесим табличку «Вход воспрещен».