Вкус греха. Долгое прощание
Шрифт:
И вдруг представил себе, как через несколько минут он натянет дубленку со следами крови, возьмет этот громадный кофр и выйдет на темную морозную метельную улицу. Перепутье. Меж старой жизнью и той, которая должна начаться… А позади останется дом, который он считал своим, но откуда его выбросили как шелудивого пса.
Есть тайные статусы домов. Вот твой дом. Он кажется вечным и незыблемым. В нем живут самые близкие люди — жена и дети, а выгоняют из него в секунду, и ты не имеешь права остаться. Тебя не пустят туда, даже
А есть дом, в котором ты и не живешь, почти забыл о нем и уж своим никак не считаешь… Но из него тебя никогда не выгонят, будь ты сто раз плохим, ничтожным и виновным во всех грехах…
Это дом, где живет твоя мать.
Митя облился слезами внутри себя и решительно подошел к телефону.
У него же есть тетка, но Нэля отлично знает, что к тетке он не пойдет.
Митя вызвал такси и через пятнадцать минут вышел из полной тишины квартиры.
Он подумал, почему не вышел Митенька?..
Митя явно почувствовал неординарное к нему отношение старшего сына.
А Митенька понял, что родители на кухне, что будет длинный разговор, и, сморившись от волнений, уснул.
Так, в полной тишине, Митя уходил из своего дома. Из чужого дома. Потому что его имели право избить, но не выкидывать.
Таксист оказался молодым симпатичным парнем, который с ходу оценил нестандартную ситуацию и сочувственно спросил:
— Из дома поперли? — Митя кивнул.
Парень спросил, куда везти, и понял по заминке пассажира, хорошо одетого, что ехать тому некуда.
…С замужней связался, подумал парень и, уже не дожидаясь от Мити каких-либо объяснений, предложил:
— У меня в Лианозове, в собственном доме приятели живут, два брата и уйма собак и кошек… Могу вас туда отвезти, если не хотите никого тревожить…
— Отвези, — откликнулся Митя и скорбно подумал, что вот теперь он бездомный, а скоро станет и безработным… Что дальше… — Митя не хотел думать, и только жадно захотелось выпить стакан чего-нибудь крепкого. Надо было взять из своих запасов… О чем теперь он вспоминает! Он там жизнь оставил…
В Лианозове, в деревянном доме-развалюхе, гудело застолье.
Хозяева, — старший брат, низенький, толстоватый, лысый, и младший — в очках, худой и совсем молоденький, были пьяны.
Пьяны были и гости — какие-то девицы и парни. Услышав несчастную Митину краткую историю из уст парня-таксиста, увидев солидный заграничный кофр, все радостно загомонили и пригласили в дом. Втащили кофр, на него Митя и присел за большой стол, заваленный остатками закусок и бутылками. Он потихоньку налил себе полстакана водки и выпил. А через мгновение ткнулся головой в стол и заснул.
Хозяева оттащили его на самодельную тахту и продолжили гулянье.
Проснулся
Он оглядел голую огромную комнату с желтенькими обоями в пятнах, стол с остатками вчерашнего пира. Его кофр выглядел здесь брезгливым богачом среди нищих.
Митя встал. Костюм его был помят, лицо — тяжелым и набрякшим. В сенях он нашел ведро с водой, умылся, вытерся носовым платком и вышел на улицу.
Стоял молоденький морозец, сделавший снег хрупким и блестящим, почти игрушечным.
Лианозово шло на работу. Горели в темноте зимнего утра огни окон, натужно завывал автобус, по тропинке мимо текли людские ручьи. И только неподвижны под шапками снега стояли тихие деревья.
Митя вдруг ощутил свою причастность к природе и деревьям, и людям, идущим на работу, и почувствовал прилив какого-то раннего школьного счастья. Он закрыл глаза и постоял так, не замерзая, чувствуя лишь легкое дыхание мороза, принесшее благостность в его истерзанную душу.
Как захотелось ему здесь остаться и не идти никуда!.. Не видеть Олю…
Об этом свидании думалось с безмерной усталостью и печалью.
Но идти надо.
И он, вздохнув, вошел в дом. На столе увидел дамскую пудреницу.
Посмотрелся в маленькое зеркало, пронаблюдал фингал и часть опухшей щеки… Снова вышел во дворик уже с утилитарной целью — приложить к наболевшим местам снег.
Лицо загорелось, к нему прилила кровь, и Митя стал выглядеть не таким безнадежно несчастным.
На работу — к счастью! — он пришел раньше всех и, забравшись в свою каморку, не высовывал из нее носа. Начальница даже крикнула где-то уже в конце рабочего дня:
— Вадим Александрович! Вы здесь?
На что он глухо ответил:
— Да, — стыдясь и себя, и своего положения и не желая никого видеть.
Оля не зашла к нему в обеденный перерыв, за что он ей был благодарен, однако встревожился: может, с ней уже поговорили? И завтра ему объявят об увольнении?
За сегодняшнее одинокое время Митя старался не думать о своей жизни и судьбе. Он не был готов для этого… Хотя кто-нибудь разве бывает к такому готов?..
Решил он только одно. Закончить этот нелепый роман.
О себе он не беспокоился в этом плане. Оля для него была лишь эпизодом — девочкой, непозволительно возбудившей его заснувшую было чувственность и не затронувшей сердца.
Да и он для нее — скорее всего проба сил.
Единственное, чего ему хотелось, — это быстро снять приличную комнату, лечь в свежую постель и заснуть.
О Лианозове он думал с содроганием, хотя ничего плохого ему там не сделали.
После работы он длительное время выжидал, пока все уйдут, потом осторожно вышел. Никого.