Вкус к жизни
Шрифт:
– Впрочем, как пожелаете, – я потянул было книгу на себя.
– Да погодите, погодите вы, – он живо отстранил мою руку, – горячий какой. Я же не сказал – нет. Сложно, говорю, с реализацией дальнейшей придется. Цена от этого падает сильно.
– Что ж, падает так падает, – вздохнул я, отчаянно почесываясь. – Уступлю за десять тысяч в таком случае.
– Желтая какая-то она у вас, выцвела вся. Две тысячи дам, если хотите.
– Сколько? А то, что печать хозяина на титульном листе стоит, пыль веков, сами же говорили, – ткнул я пальцем
– Это-то наследие? Мазня какая-то неприличная, – скривился он, посмотрев на именной знак через увеличительное стекло. – Эдак я вам сейчас сам под Хохлому ее разрисую и денег потом попрошу. Дефект – это батенька, де-фэкт, – повторил он, смакуя последний слог, – так что – тысяча, вот мое вам последнее слово, пчхи.
– Черт с вами, штука так штука, – махнул рукой я, – легко пришло – легко ушло. Бог дал – Бог взял. Только деньги вперед пожалте.
Антиквар, громко шаркая ногами, пошел к сейфу. Там он долго возился с ключами, время от времени бросая подозрительные взгляды в мою сторону.
– Скажите, кто я, если не старый дурак и не безнадежный романтик? – бормотал он, отсчитывая дрожащей рукой мятые сторублевки. – Что мне с этой напастью делать прикажете, солить этого Сытина, что ли? Ну да раз обещал…
Уже на выходе я припомнил, что у меня среди всего прочего сам Пантелеев на антресолях пыль собирает: "Интересно, а вдруг на нем повезет озолотиться".
– Любезный, вы вроде намекали, что Пантелеев сейчас в цене…
Повернувшись лицом к хозяину, я увидел, как тот с довольным лицом ставит новую книгу на полку, как раз вместо того экземпляра, который привлек мое внимание накануне…
Вкус к жизни
Станислав Николаевич Сидоров утратил вкус к жизни. Это фундаментальное чувство оставило его примерно в тот момент, когда районный врач, уткнувшись подслеповатыми глазами в медицинские бумажки, вынес зловещий вердикт: «Гепатит С в запущенной форме.
– Да уж, дрянь дело, батенька. «Я нынче за вашу печенку и рубля, поломанного не дам», – сказал он, протирая очки, – одним словом – приплыли-с.
– К… куда-c приплыли? – под ногами больного качнулся пол, а в голове, ударив в литавры, заиграл траурный марш Шопена.
Стас всегда был впечатлительным человеком. Его отнюдь не скупое воображение добавляло ему приятных бонусов к личной жизни, конечно, но с другой стороны, превращало малейшее беспокойство в настоящую муку. А тут еще целый повод подвернулся.
– Хотя к нотариусу вам бежать рановато еще, – невозмутимо продолжил доктор, заметив, как набухла кровью синяя жилка у виска пациента, – поживете еще, глядишь, чуток, а там…
– И сколько примерно этот чуток по времени выйдет? – всхлипнул приговоренный, противно клацая зубами.
– Нуу, лет на дееесять мооожет и задержитесь, – задумчиво вытягивая слова, уточнил эскулап, – что, маловато будет? Ладно уж, только из человеческого сочувствия
Проведя несложную оценку («Так это мне уже под шесть десятков свистнет») и сделав глубокий выдох облегчения, Стас решил, что, придя домой, он первым делом плеснет себе граммов эдак сто: «За все плохое, что хорошо кончается. Сравнительно, конечно».
Но врач словно уловил сорокоградусные флюиды, исходившие от пациента.
– Только с этим, мужчина, сами понимаете, теперь ни-ни, – многозначительно постучал он по своему кадыку и с грустью покачал головой.
– Типа даже пива нельзя, что ли? – стал потихоньку наглеть, почти оправившийся от шока Стасик.
– Пива-то? Тем более.
Дома, сидя за вечерней трапезой, мрачный Стас в кои-то веки с ожесточением дул зеленый чай, не обращая внимания на удивленные взгляды домашних: жены, дочери-восьмиклассницы и кобелька породы спаниель. Три бутылки «Балтики № 5» в тот вечер так и остались набираться холода на балконе. Ужин семейство Сидоровых поглощало в свинцовой тишине.
– Картошку пересолила, а бисквит твой и вовсе подгорел. – За весь вечер это был единственный раз, когда Стас подал недовольный глухой голос.
– Посолила, как любишь, – сморщив лицо, парировала обиженная супруга, – а бисквит мой, кстати, третий день уже едим, до сих пор нареканий не было.
Позже, прежде чем отойти ко сну, она, источая тяжелый дух изысканных благовоний, предстала пред Стасом в соблазнительном образе Клеопатры, с треском натянув на свои щедрые бока неприличный «целлофановый мешок» с кружавчиками. На левой ноге ее, чуть не дотянувшись до колена, одиноко чернел капроновый чулок, к которому так и не сыскалась пара.
– Как тебе этот новый пеньюар, мой тигр? Правда же он секси? Может, отметим обновочку? – промурлыкала одалиска, положив мужу на живот пылающую ладонь, и кокетливо откинула назад свои жиденькие волосы.
Даже при тусклом свете ночника Стас ужаснулся, глядя на то, какое жалкое зрелище явилось его взору: «Боже, насколько ты стала малосимпатична! Постарела, обрюзгла, облиняла вся. И когда только успела нарастить свои бульдожьи щеки, лапки эти гусиные под глазами завести? Удивительно, как я раньше-то всего этого не замечал…»
– Извини, дорогая, работы было сегодня через край, голова трещит, – кисло отмахнулся он и почти брезгливо добавил, – а ты бы, это, сходила к парикмахеру, что ли…
После чего он, отвернувшись носом к стенке, зажмурился и начал считать овец.
Назавтра было субботнее утро. И день – без капли спиртного. А еще проблема: чем занять мятущийся от осознания своей невостребованности рассудок:
«Может быть, как всегда, махнуть на рыбалку? – уже который год, каждую вторую субботу они исправно ходят с Коляном на водохранилище. Только вот в его, Стасика, нынешнем состоянии, что прикажете там делать? – Рыбу попробовать разве что половить? Вопрос только – чем?»