Вкус медной проволоки

Черкашин Геннадий Александрович

Он повернулся и, сгорбившись, побрёл дальше. Его чёрный пиджак от старости и солнца был совсем серым, и только между лопатками оставался маленький кусок невыгоревшей материи - чёрная шестиконечная звезда.

– Тебе занять?
– спросил Котька.

– Мне пора идти, - сказал я.
– К Борьке Утешеву.

– Кормить там будут?
– спросил Вася.

– Я кивнул головой.

– Везёт тебе, - сказал Вася.
– Никогда не был на дне рождения. Не приглашают.

– Пошли вместе, - сказал я.

–

Меня не пустят, - сказал Вася.

– Брось, - храбро сказал я.
– Скажу, что ты мой друг. А подарка хватит на двоих - полбуханки, считай, отдал. Не подарок, а роскошь. Иди одевайся.

Вася засмеялся.

– Я мигом!
– крикнул он.

Я посмотрел на свои ботинки. Они были в пыли, и я долго мыл ботинки под краном. Потом причёсывался. В большом зеркале отражался клипер. «А вдруг и правда Васю не пустят, - думал я.
– Скажут: привёл без спроса. Да ещё на день рождения... Кто меня только за язык дёргал».

Я вышел на улицу. Вася уже стоял на углу и ждал меня. На нем был песочного цвета немецкий мундир африканского экспедиционного корпуса. Мундир был по колено. И рукава тоже были закатаны чуть ли не до локтя. Над карманом красовались две планки орденских колодок.

– Ну как?
– спросил Вася. На клипер он не обратил никакого внимания.

– Ничего, - сказал я и посмотрел на его ботинки. Ботинки были большими, сороковой размер, не меньше, - Ботинки только помой.

– Боюсь, что она меня выгонит, - сказал Вася, когда на колонке помыл ботинки, - И штанов у меня новых нет.

– Не выгонит, - сказал я, - Пошли.

На дорогу от акаций падали длинные узорчатые тени. Цвели акации в мае. Белые, розовые и жёлтые. Цвели среди развалин, и их запах днём смешивался с запахом нагретого камня.

Цветы белой акации можно было есть. Каждое дерево имело свой вкус, и мы опробовали все деревья, пока не нашли одно, самое вкусное. Сидя на ветвях, мы ели белые сочные лепестки.

– Изверги!
– кричали нам некоторые прохожие, - Что вы красоту портите?

Другие говорили, что цветы акации есть нельзя, потому что в них живут какие-то белые черви. Но нам было на червей плевать. Особенно хороши были цветы после дождя. К вечеру из цветов выливались в рот капли пахучей и сладкой водички, которую мы называли соком.

Мы пошли прямо через кладбище коммунаров, где был похоронен лейтенант Шмидт и его помощники, расстрелянные на острове Березань. И среди них был Сергей Частник, именем которого называлась наша улица. Пересекли сквер, где но время первой обороны находился Пятый бастион, и вышли на Пироговку.

В Борькином доме мы поднялись на третий этаж, и я громко постучал в крашеную деревянную дверь. Послышались шаги, и сердце моё сжалось, Я протянул Васе клипер.

– Держи.

Открыла нам Борькина мать. Отступать было поздно.

Это мой друг Вася, -

сказал я.
– Он круглый сирота.

Вася стоял красный и смотрел в пол.

– Заходи, Вася, - сказала Борькина мать.

Из комнаты слышались звуки «Розамунды». Дверь отворилась, и показался Борька. Он был в белой рубашке и в пионерском галстуке. Увидев клипер, он свистнул от удивления.

– Ого! Вот это фрегат.

– Боря!
– мать укоризненно посмотрела на сына.
– Кто это свистит в комнате?

Борька вертел подарок в руках.

– Ну, фрегат!

– Клипер, - сказал я.

– Ну, клипер! Жаль только, что пушек нет.

– Сделаем, - сказал я шёпотом.
– Как самопалы. Медная трубка, дырочку напильником, набьём порохом, дробинку, запал, такой морской бой будет, ахнешь!

– А если взорвётся?
– сказал Борька и побледнел.
– Знаешь, он и без пушек хорош.

– Твоё дело, - я пожал плечами.

Мы вошли в комнату. С одной стороны дивана сидели две девочки, с другой толстощёкий мальчик. Какой-то «мясокомбинат» в курточке.

– Здравствуйте, - сказал Вася и поклонился. Девочки захихикали.

– Вы такой заслуженный, - сказала одна с розовым бантом - У вас столько орденов.

– Чего ты кланяешься этим дурам?!
– шепнул я ему на ухо. Вася стоял красный и улыбался. Нашёл кому улыбаться. Воображулям каким-то.

– Вот это корвет!
– сказал «мясокомбинат».
– Дай подержать.

– Сломаешь, - сказал Борька.

– Витя, - сказал «мясокомбинат» и протянул мне руку.

– А на каком фронте вы воевали?
– не унималась зануда.

– У нас у всех есть, - сказал Вася, - Игорь, скажи им.

– Да, - сказал я.
– У всех.

Мы и правда все носили орденские колодки.

– Ах, ах, ах, - сказала зануда.

Витя прыснул. Я посмотрел на него. Витя перестал ухмыляться. Вторая девочка тоже не смеялась. У неё были большие серые глаза и косы. Я посмотрел на свои старые брюки и на ботинки, добела сбитые каучуковым мячом, и разозлился на себя. И у Вити, и у Борьки были чёрные блестящие ботинки и брючки из чёрного офицерского сукна. Засунув руки в карманы, я отошёл к книжному шкафу и стал рассматривать корешки книг.

Я любил книги. Раз в неделю я приходил в детскую городскую библиотеку на Приморский бульвар и клеил там старые книги. Книг было очень мало, так мало, что вся библиотека помещалась в будке киномеханика. Старая сгорбленная библиотекарша ставила передо мной стопку потрепанных книг, которые приходилось собирать по страничкам, клей, ножницы, бумагу, и часа два я клеил их, внимательно и осторожно.

Зато после я мог брать на полке любую книгу - и «Графа Монте-Кристо», и «Королеву Марго», и «Всадника без головы» - как раз те, которые выдавали далеко не каждому.