Вкус пепла
Шрифт:
– Под каким арестом? – Доронин привстал. – Ты, Варвара Николаевна, говори, да не заговаривайся! Никто никого не арестовывал! А протокол для суда. Для трибунала! Чтобы могли, значит, ознакомиться с делом. Со всех, так сказать, сторон. Как произошло убийство, со слов этих… При каких обстоятельствах арестовали убийцу? Что при нем нашли? Ну, и так далее…
– Озеровский надоумил? – догадалась Яковлева.
Доронин промолчал. А что ему было ответить?
Варвара Николаевна обернулась, с силой захлопнула створку двери, после чего вернулась к матросу:
– Ты, Доронин, дурак или действительно чего-то не понимаешь?
При последних словах Доронин резко встал, отчего теперь возвышался над товарищем Яковлевой почти на две головы. На челюстях моряка, под седоватой небритостью, играли желваки.
– А ты, Николаевна, на меня не дави. – От гнева и без того широкая грудь отставного матроса расширилась еще больше, из-под гимнастерки выглянула полосатая тельняшка. Тельник под гимнастеркой треснул. – Утихомирь давилочку. Меня в ЧК не ты поставила, а партия. А потому партия и решит, как со мной быть дале. А ты, Варвара Николаевна, у нас еще не партия. А посему буду поступать так, как мне велит партбилет. А он велит соблюдать законность. А по закону…
– Доронин, ты мне тут ликбез перестань читать! – вспылила женщина. – Меня, между прочим, тоже партия сюда поставила. А потому будешь выполнять то, что прикажут!
– Буду! – тут же отреагировал Доронин. – Любой приказ ЦК выполню! Но ЦК, а не твой лично. Тебя, Варвара Николаевна, точно, партия прислала. Не спорю. Однако ж руководить ПетроЧК вместо Соломоновича она тебя не назначала. Не было такого приказа из Москвы. И то, что ты заняла место товарища Урицкого, – явление временное. Так сказать, необходимое. На несколько дней. Вот прибудет Феликс Эдмундович, тогда все и определится. И по закону, и по делу.
– Вот именно, – женщина тяжело дышала, от чего ее высокая грудь ходила ходуном. Впрочем, Доронину на сей факт было абсолютно наплевать, – а пока он не приехал, будете выполнять мои указания. Ясно? Вопросы есть? Вопросов нет.
Доронин еле сдержался, задавил в себе едва не сорвавшийся матюк, спрятал взгляд: ох, будет в нашей хате драка. И еще какая… Бокий ведь просто так не сдастся.
Варвара Николаевна тоже перевела дух.
– Убийцу допросили? – более спокойным тоном поинтересовалась.
– Да.
– Ты?
– Нет. Комендант Шатов.
– Убийца признался?
– Признался.
– Вот и хорошо. До завтра, до приезда Феликса Эдмундовича заключенного не трогать. На допросы не вызывать. Дзержинский сказал, что хочет с ним лично поработать. И никакой, слышишь, Доронин, никакой самостоятельности, если ты, конечно, еще хочешь продолжать служить партии. Смотри, Демьян, завтра не я, сам Феликс с тебя спросит. И еще, – проговорила Варвара Николаевна резким, стремительным движением руки оправляя юбку, – Доронин, ты почто еще не расстрелял Белого? А?
«Ух ты, – вторично удивился отставной матрос, – про беляка вспомнила. Даже я о нем забыл. И какая падла ей на ухо все нашептывает?»
– Так, – принялся выкручиваться чекист, – Моисей Соломонович приказал не трогать до поры до времени. Точнее, не трогать беляка до тех пор,
– Сам Соломонович приказал?
– Ну да.
– Это какого Губельмана? – тут же проявила интерес Варвара Николаевна. – Уж не того ли, что помог товарищу Зиновьеву с поставками продуктов в Петроград?
– Совершенно верно. Того самого.
– И много денег?
– По словам Губельмана…
– Товарища Губельмана! – неожиданно поправила Яковлева.
– Что? – не понял Демьян Федорович.
– Я говорю: товарища Губельмана. Товарища! Ясно?
– Понял.
– И сколько?
– Два с половиной миллиона. Золотом.
– Ни… себе… – Чуткое ухо Доронина расслышало знакомое с детства словосочетание. – И как это произошло? Когда?
– Всего еще не знаем. Этого беляка арестовали только из-за того, что на него донес Губельман. А в двух словах дело было так. Губельман еще до войны занимался продажей машинок «Зингер». И не только здесь, в Питере. Но и в Сибири. Там он в первый раз и стакнулся с его благородием.
– Не с благородием, а врагом революции! – жестко уточнила Яковлева.
– Ну да… – смутился матрос. И продолжил: – Че у них там было, в Сибири, сам пес не разберет. Только перед временными они снова стакнулись, но уже здесь, в Питере. Белый еще при царе посадил Губельмана. И дело шло к расстрелу. А после, бац, сам полковник загремел на нары. А товарища Губельмана выпустил господин Керенский. – Демьян Федорович хитро прищурился: он специально принялся употреблять слово «товарищ» по отношению к фамилии «Губельман» как можно чаще – нехай Варька поморщится. Товарища и выпустил сам Керенский… – Ну а после нашей победы товарищ Губельман признал Белого на улице, вот тот у нас и появился.
– А что по поводу денег говорит сам Губельман?
– Сказал, что беляк у него все изъял, спрятал где-то в Европе. Готов отдать все на благо дела революции.
– Точно изъял или, мол, изъял?
Доронин пожал сильными, широкими плечами:
– Бес его знает. Может, брешет.
– А беляк, значит, молчит?
– Как воды в рот набрал, – соврал Доронин. Опять же не по личной инициативе.
– Сука! – не сдержала эмоций Варвара Николаевна. – В городе нехватка продуктов. Голод. На человека осьмушку хлеба выдаем. Да и того осталось с гулькин нос. А этот… Два миллиона… Какие деньжищи! Почему молчит? Нас ненавидит?
Доронин едва сдержал вздох: ох и умеет Варвара Николаевна напустить туману. Осьмушка хлеба… Да, полгода тому так оно и было. Но по лету-то полегчало.
Яковлева с нетерпением ждала ответ.
– Да вроде нет. Ненависти в нем не видно. Равнодушный он какой-то. Мертвый. Молчит все время. Ни с кем не разговаривает.
– Методы принуждения применяли?
– То есть?
– Ты, Доронин, из себя «целку» не строй. Пытали?
– Так ведь запрещено!
– Детворе, пухнущей от голода, будешь рассказывать, что разрешено, а что запрещено! Может, они тебя поймут. А я нет! Чтобы сегодня же приступил! Лично! Понял? И результаты мне на стол! Даю два дня! Всего два! Не захочет расколоться – в расход! Нечего на него хлеб переводить. И смотри, – тонкий указательный палец красавицы, словно ствол револьвера, больно ткнул матроса в грудь, – если что, с ним вместе под трибунал загремишь!