Вкус страсти
Шрифт:
Она так стиснула пальцы, что они побелели и стали напоминать цветом свечной воск.
— Конечно, есть еще и проклятие Граций, но мне помнится, ты однажды сказал…
— О да, оно надо мной не властно, ибо я полюбил вас с первого взгляда и всегда буду любить, — произнес он, повторяя, пусть и несколько иначе, свою клятву, принесенную много лет тому назад. Говоря это, он чувствовал удовлетворение — где-то в глубине души, несмотря ни на что.
Она распахнула глаза чуть ли не на пол-лица.
— Но если проклятия ты не страшишься… — начала она, но запнулась,
— То что, миледи?
— То женитьба на мне могла бы стать… услугой, которую ты можешь мне оказать ради моего же блага.
От столь неожиданного предложения сердце у него в груди вспыхнуло ярким, обжигающим пламенем. Его тронуло ее доверие, а также то, что она так хорошо его понимала. Однако на некоторые вопросы всегда существует лишь один ответ.
— Ах, леди Маргарита, это было бы наивысшей честью для меня, но, увы, я не могу на это пойти.
На мгновение она впилась взглядом в его лицо, но тут же отвернулась.
— Между нами при этом может и не быть ничего такого.
— И тем не менее. — Звук его голоса напоминал скрежет саней, которые волокут по каменистой дороге, и он положил руку на эфес, чтобы вызвать столь нужные ему сейчас воспоминания о сказанной и многократно подтвержденной клятве, и до боли сжал пальцы.
Он слишком хорошо понимал: невозможно, взяв Маргариту в жены, не нарушить обет безбрачия. Разумеется, сказать ей об этом было немыслимо. Нельзя вручать оружие человеку, который наверняка им воспользуется.
Румянец ее стал более насыщенным, как и гнев во взгляде.
— Ты просто не хочешь становиться моим супругом. Ну что ж! Но неужели ты намерен не жениться никогда?
Он сдержал кривую улыбку, вызванную таким типичным для женщины любопытством, хоть в его мысли и закралось подозрение, что любопытство, возможно, маскирует оружие.
— Я этого не утверждал.
Она растерянно посмотрела на него.
— Ты о чем?
— Мой обет касается только вас, миледи. На других он не распространяется.
— Значит, ты волен искать любовь другой женщины.
— И был волен поступать так последние десять лет, — решительно и дерзко заметил он.
С ее губ сорвался короткий смешок.
— Так значит, стихи, прославляющие твой чрезмерный и неутолимый аппетит к любовным играм, не преувеличивают?
— Я бы так не сказал.
— Но ты ведь и не отрицаешь правдивости рассказов о твоем умении обращаться с любвеобильными французскими дамами, а также с их дочерьми.
Он раздраженно повел плечом: он не мог заверить ее в том, что все это неправда. В конце концов, он вовсе не был обязан противостоять соблазнам таких женщин. Он был далеко от Бресфорда и думал, что никогда более не узрит его стен, никогда более не усладит свой взор прелестными чертами Маргариты. Физическая разрядка, которую он получал от таких отношений, не имела ничего общего с нежными чувствами, которые он испытывал к ней, когда они были юны и беззаботны. Для него она всегда была выше низменной, животной похоти — как была выше него в обществе.
И если естественные потребности тела могут оттолкнуть
Она шла дальше, и он следовал рядом с ней, смотрел, как она взяла в рот краешек накидки и стала грызть его, как всегда поступала в минуты задумчивости или расстройства.
— Но тогда чего ты от меня хочешь, если не намерен оставить меня себе? — раздраженно спросила она. — Где мне поселиться? Если меня приютит лорд высокого положения, то он выдаст меня Генриху, как только посланцы короля потребуют этого. Ну, или же кликнет священника и велит ему обвенчать нас — желая заполучить мое приданое.
— Не только из-за приданого, — пробормотал Дэвид, позволив себе скользнуть взглядом, до того устремленным на ее лицо, по соблазнительной нежной шее и волнительным холмам груди, скрывающимся под платьем. Пожалуй, для его душевного состояния было бы куда лучше, если бы их разговор не наводил на мысли о делах телесных.
— Полагаю, если он окажется сторонником белой розы Йорка, еще одним поводом для подобного поступка станет желание утереть нос королю Ланкастеру.
— А еще он может решить, что насилие над дамой, находящейся под опекой Генриха, — прекрасная месть, — сердито заметил Дэвид.
— Но что же тогда? Неужели я должна всюду следовать за твоим отрядом, словно ничтожная лагерная шлюха?
— Нет. — Ответ прозвучал резко, в основном из-за того, что подобная мысль была чересчур привлекательна — разумеется, если она будет только его шлюхой. Но это было так же невозможно, как и стать ее мужем.
— И что тогда остается? Я ведь не… Ой! — Она резко остановилась. Теперь в ее глазах читалось понимание.
— Совершенно верно, — твердо заявил он.
— Монастырь. Ты хочешь сделать из меня монашку! — Ее слова были такими же безжизненными, как и взгляд.
— Разве это не выход?
Такое решение принималось достаточно часто. Для дамы с положением в обществе, каковой являлась и Маргарита, при ее нежелании вступать в брак монастырь мог стать превосходным убежищем. Жизнь там текла в покое и молитвах, на значительном удалении от мужской алчности и похоти. Если Дэвид считает такой исход дела наилучшим, что ж, так тому и быть. Какими надежными ни были оковы его обета, он все-таки не святой.
Она опустила взор и, оставив в покое покрывало, сложила руки перед собой.
— Боюсь, я не чувствую призвания к этому.
— Как и добрая половина женщин, переступающих порог монастыря.
Она на мгновение поджала губы, затем тихонько вздохнула.
— Но ты — ты направишься к побережью, как только я окажусь в безопасности, среди благочестивых сестер?
— Как только вы окажетесь в безопасности, — кивнул он. — Не ранее.
— Что ж, сэр… — с несчастным видом начала она.
В это мгновение утренний воздух пронзил боевой клич трубы. Перепутанные птицы шумно взлетели с деревьев, a с далеких небес донеслось эхо. Вслед за призывом раздался топот копыт и звяканье сбруи. Звук нарастал, приближался, и вот уже чудилось, что от него дрожит земля и трепещут листья.