Вкус свинца
Шрифт:
– Сказал, сказал. Так что спокойно зарабатываем на хлеб и не наступаем на грабли. Пока никто не призывает к народному восстанию, остаемся на своих местах и в грызню не ввязываемся.
– Думаешь, будет народное восстание?
– Об этом тоже ночью думал. Мне кажется, должно быть. Не может быть, чтобы все, кто хотел бы красным дать по мордасам, вдруг испарились.
– И ты бы пошел? Смог бы опять кого-то… – я осекся. – Прости,
– Ничего, – Коля подтачивает нож для нарезания обоев. – Кто знает, может, мне именно это и нужно. Смыть старую кровь новой.
– Погоди, Коля… разве ты сможешь краску смыть краской?
Коля не сразу отвечает, потом делает шаг ко мне и хлопает по плечу.
– Ты прав. Так оно и есть – вроде и гроза в тебе вскипает, а рука не поднимается! Тяжело.
– Да… ну, поживем – увидим, что да как… будет народный бунт – хорошо, но пока мне хочется обойтись восстанием других.
– Каких – других?
– Ну, тех самых, – на ум приходят строчки Чака. – Когда закат увянет розой алой, и улицы во тьму уйдут опять, вооружен своей пацанской палкой, иду для сердца радостей искать… [26] Вечером увижу свою подругу. Вот так!
26
Строки из стихотворения Александра Чака «Мои вечерние радости».
– Матис, не морочь мне голову!
– Я- что? Не обращай внимания, я так, просто дурака валяю.
– Что теперь будет?
– Пришла пора учить русский язык, – говорит мама. – Почитай что-нибудь, освежи знания, пригодится. Мне самой тоже придется. «Мэ» и «жэ», я так давно не говорила, ничего больше не помню. Раньше-то знала… Ах, уехали бы в Германию, ничего бы и не понадобилось… – она смотрит в сторону мужа, но Вольфганг прикидывается, что не слышит.
Многие умеют говорить по-русски, особенно старшее поколение, еще с царских времен. Многие умели, но без надобности чужой язык забывается. В средней школе учил русский язык только год или все же два… не помню. Правда, вот Гоголя усердно читал по слогам, никто не заставлял. Я был под большим впечатлением от «Носа» и «Шинели». Но когда это было, да и было ли вообще… Ха, живи я на Московском форштадте, знал бы куда больше.
– Не плакай, мама, я нанимаю па руски. Спасиба. Раз, два, три, четыре, пять, добрий день, да свиданья. Пажалуста, мать твая и мая.
– Матис, пожалуйста, только без грубостей. Это ведь язык и Пушкина, и Лермонтова.
– Про Лермонтова не знаю, но Пуштин и сам крепко ругался.
– Не Пуштин, а Пушкин.
– Нет, Пуштин, поскольку произошел от слова puskis [27] . Его прапрапрадед был латыш Пуштис из Тобаго, у которого жена была негритянка, просто об этом никто не знает.
27
Пуштис (puskis) – с латышского – 1. Букет 2. (украшение) Кисть, помпон, плюмаж.
– Ну, что с тобой, Матис? Не говори глупости!
– Мой разум потерял равновесие, как и весь мир. Да свиданья, дамы и гаспада! – я театрально раскланиваюсь и убегаю на встречу с Суламифью.
– Про господ лучше позабудь! – предупреждает Вольф. – Одним из самых главных слов теперь будет – таварищ. А самый главный – та- варищ Сталин.
– Да свиданья, main kamerad.
– Что теперь будет? – спрашивает Суламифь.
– Чему быть – того не миновать. Ты русский знаешь?
– Не совсем… иногда слышу, как русские мамы разговаривают со своими детьми. Понимаю почти все, но говорить… А почему ты спрашиваешь? Теперь нужно будет уметь по-русски?
– С завтрашнего дня. Тех, кто не будет бегло говорить, уволят с работы и отправят в Псков. Как Райниса когда-то.
– Что ты болтаешь?
– Да, да! Об этом в газетах пишут. Ты газеты-то читаешь?
– Нет… мне некогда.
– Ну, вот видишь. Теперь уже недостаточно читать «Досуг», «Девушек» или «Женский Мир». Или нашу любимую «Магазину». Нужно читать серьезную прессу, – смотрю в землю озабоченным взглядом, но Суламифь уже пришла в себя.
– Ты меня разыгрываешь. Как тебе не стыдно.
– Прости, мое солнышко. В последние дни мне хочется нести ахинею и смеяться, смеяться… правда, сам не знаю, над чем, – похоже, уголки моих губ растянулись аж до ушей. – Ой, не могу! – смех вырывается из меня наружу, его ну никак не удержать, правда, самому мне кажется, что смех какой-то странный – то ли механический, то ли напоминает ржание.
Конец ознакомительного фрагмента.