Шрифт:
Такой редкий во взрослой жизни сон. Не помнишь его, как что-то мимолетное и обыденное, но чувства от прожитого даже в иллюзорном будущем и настоящем намереваются согреть в самые холодные времена. И хотелось бы вспомнить этот сон, разобрать его на частицы, кадры. Да только непреодолимое чувство спокойствия останавливает нас и не дает тронуть прекрасное, как невероятной красоты цветок среди густейший действительности.
«Во снах кто-то живет – думал Дима. – В воспоминаньях, наверное, тоже. Я же их вижу, как и
Руки мальчишки перевернули обожжённую подушку на подушку до ужаса приятно-холодную. Голова ринулась в успокаивающее от всех дум поле цветов. Солнце светило не ярко и не мрачно. Ветер тихонько поддувал, побаиваясь ненароком разбудить сознание девятилетнего и до наглости счастливого мальчишки.
Что несет с собой этот ветер? Хочешь – не хочешь, а от Димки этого не спрячешь. Но что-то не так…
Дима поднялся медленно и с подозрением. Ему казалось, что кто-то смеётся над ним. Вдруг ему бросилось во внимание движение ветра. Точнее тот звук, что исходил от трепещущих травы и цветов.
«Он такой… этот звук. Как шелест или хруст». И тут Димка понял, как только ветер добрался и до него. Помимо движения он нес с собой запах. Картошка! Ещё и огурцами пахнет!
Расписной коврик на стене глупо пялился в нетронутое волнениями лицо Димы. Глаза заспанные, волосы гребнем.
Дима скинул одеяло к ногам. А Гребешок где? Опять ест, наверное. Взор упал на исхудалую дверную щель, и тогда Дима понял, почему так ясно слышал звуки. Мама специально для Гребешка открыла. И как он только пролез?
Разбежались вдохновения в сторону. Димка кинулся из комнаты на кухню. Одеваться он и не думал, вышел в одних трусах и уже обидчиво поглядывал на кота. Тот же секретно пожирал десантированные ему в плен кусочки докторской колбасы. А находился этот рыжий и до страха голодный друг под табуреткой. На ней сидела Мама Артема.
Не щадили никого. В ход шли большие помидоры и их дети – черри. Мама нарезала салат, иногда дегустируя жертвенный овощной народ.
– Димка… – пережевывая, сказала она. Один кусочек колбасы инвестировали в организацию «Голода и сытости corporation» под председательством гендиректора Гребешка. Урчащий довольный звук.
– Сначала руки, и шорты одень.
Обращалась Мама к своему сыну, а повернулась и увидела перед собой до сих пор небритое лицо мужа. Шапка чуть съехала. Сигаретами несёт на всю кухню.
– Свет, ну, я взял, – протягивал муж два пузатых пакета. – Вроде всё.
– Угу, – положила Мама нож.
Она отобрала пакеты и начала обыск.
В шеренгу встали: два пакетика дрожжей, одно большое ведёрко майонеза, пять пакетов лимонной кислоты, наполовину наполненные воздухом, и целое море разноцветных конфет, кислых, с коньяком и без, а также литр молока, литр кефира, чуть ли не целый ящик спичек, сеточка уже отчищенной картошки и зачем-то ещё двенадцать мандаринов.
Шеренга окончилась на окрошке, чья броневая кастрюля была вскрыта кумулятивным интересом Димы.
Мама схватила его за ухо и со звуком выстрела вытащила наружу.
– Я сказала руки мыть! Она даже не настоялась.
Депортировали Димку из кухни. Зазвучала мяучная сирена. Заглохла. Звуки довольного урчания. Дима мигрировал обратно на кухню. Штурм холодильника. Гребешок заключил союз с Димкой. Теперь вместе совершают осаду сытного бункера. Телефон звонит. Сигаретами воняет. Огурцами пахнет. Окрошка стоит. Гребешок толстеет.
– Димка, шорты!
– Свет, там телефон…
– Мам, а бутерброды можно уже?
– Шорты!
– Свет, ну…
– Мяу. (Димка нарушил союз)
– Телефон, Свет.
– Шорты одень!
– Мяу!!!
– Мам…
– А горошек где?
–…
–…
–…
– Вадим, ты что, горошек не взял?
***
– Давай, Гриш! – кричал Папа.
– Мяу!
– Я ловлю, только когти не пускай.
– Мяу!
– А ну стоять! – прибежала мама. – Вадим!..
Мама резко умолкла, когда увидела Гришу на самой высокой ветке. Исхудалая яблоня в такую зиму покачивалась от такого веса, но держалась. В том числе ветка, на которой дрожал от страха Гриша, держалась на Божьем слове.
– Мяу.
– Вадим, – немного дрогнувшим от холода голосом сказала мама, – у Гриши девять жизней. А у тебя сколько?
– Одна, – тихо сказал папа и громко сглотнул.
Мама за секунду приблизилась. Вадим почувствовал, как от неё вкусно пахнет огурцами.
– Ты уже салат ела, Свет?.. Не, ну ты, конечно… Дим… – обратилась истошным голосом жертва к своей последней надежде. Димка готовился ловить Гришу.
– Где горошек, Вадик?
– Свет, я…
– Я обещаю тебе, – сказала Мама, – этот Новый год будет…
– Ну нет.
– …без…
– Пожалуйста, – умолял Папа.
Сейчас яблоня пожалела, что она не ива. Так бы хоть слезинку пустила за этого бедолагу.
– Семёнова самогона.
– Ох-х-х…
Это было убийственно. Зачем такая жизнь, если в ней нет Семёнова самогона?
– Алкоголики! – скрестила Мама руки. – Будешь шампанское заедать.
– Ну, Свет.
Приготовились, и-и-и…
– Без света сегодня! – уничтожила Мама.
Это была особая фраза стратегического уничтожения, который выучил Мамин муж ещё в техникуме.
«Моя хозяйка», – с гордостью подумал бы сейчас Гриша, если бы умел столько думать, сколько ест.
«Ты там долго сидеть собрался, скалолаз? – подумала бы сейчас яблоня. – Я не Мама, тебя с таким весом долго держать не собираюсь».
– Сейчас за горошком пойдёшь.
– Ну, Свет, мы сейчас с Семёном…
– Вместе за горошком пойдёте?