Владигор и Звезда Перуна

Махотин Сергей

Салым собрался крикнуть что-нибудь ободряющее, уничижающее врагов, но в горле было сухо, и он некстати закашлялся. Звон мечей на месте недавней битвы смолк. Айгуры с напряжением вглядывались туда, откуда только что ускакали. Никаких победных криков по-прежнему не было слышно, однако все узнали нарастающий дробный звук, который ни с каким другим нельзя было спутать, — звук наступающей конницы.

— Айгуры! — крикнул Салым. — Победа близка как никогда. Завоевать эту землю нам мешают только толпа берендов и неумелый синегорский сброд. Вперед! Уничтожим всех поголовно!

Но

его всадники продолжали стоять на месте. Стало уже совсем светло. Не толпа берендов и не жалкий сброд приближались к ним, а хорошо подготовленная, сытая трехтысячная синегорская рать на боевых конях. Первых айгурских всадников, поворотивших вспять, скуны еще успевали стегать плетками. Но вскоре в бегство обратилось все войско. Напрасно Салым кричал скунам, чтоб те не позволяли отрядам рассеиваться, в общем шуме трудно было что-либо услышать. Наконец он тоже пришпорил своего коня и помчался, обгоняя других, прочь.

Проскакав без остановки верст десять, айгуры въехали в ими же разграбленную и сожженную деревню. Первым делом бросились к колодцу. Но жажду утолить не удалось. В темной глубине колодца плавал раздувшийся труп немощного старика, которого они зарезали ради забавы. Часть всадников поскакала в ближайший лес в надежде отыскать родник или ручей, но была встречена выстрелами из луков.

Небо стало затягиваться молочной пеленой облаков. Появилась надежда на освежающую грозу. Однако предгрозовая духота мучила нестерпимо, а вдали вновь появилась синегорская рать. Бегство возобновилось.

До полудня миновали еще несколько разграбленных деревень. Салым с отчаянием понимал, что следовать тем же путем, которым они сюда пришли, позорно и губительно. Но выбора не было. Оставалось надеяться, что они смогут достичь реки Угоры раньше, нежели их преследователи.

Загнанные лошади не выдерживали нескончаемого бега и падали замертво. Те, кто лишился коня, бросались на ближайшего всадника, чтобы, стащив того с седла, скакать дальше. От них отбивались плетками и мечами. Айгурская конница редела.

Первый удар грома прогремел, когда до Селочи оставалось не более десяти верст. Подуло пыльным ветром, не принесшим ни облегчения, ни свежести. Воздух стал густым, словно небо давило на людей своей тяжестью. Салым вдруг увидел, что вырвавшиеся вперед всадники останавливаются и поворачивают вспять. Из-за ближнего леса выезжала еще одна рать. Над передовыми конными полками развевались стяги Ладанеи и Венедии. Бежать больше было некуда. Салым отстегнул притороченный к седлу меч и бросил на землю. Остальные тоже стали освобождаться от оружия, признавая полное свое поражение и готовность сдаться в плен на милость победителей.

Когда подоспели дружины Ждана и Грыма Отважного, связанных пленных уже гнали в Селочь. Вождь Малас со своим малочисленным отрядом был схвачен днем раньше и ожидал своей участи там же. Князья Изот и Калин удивились, что не видят во главе союзных ратей князя Владигора.

— Он недалеко, — сказал Ждан. — Нужно спешить ему на выручку. Главный враг не побежден и затаился на Вороньей горе.

— Или под Вороньей горой, — прибавил Грым

Отважный, и в этот миг серебряная молния рассекла небо. Громыхнул гром. Долгожданный ливень пролился на землю. Гроза была недолгой. Как и завоевательный айгурский поход, который так бесславно завершился.

Большой паук на мохнатых лапах подбежал к месту, где еще тлели угольки маленького костра. Через мгновение он превратился в прекрасную женщину. Морошь глубоко вздохнула, приходя в себя, затем бесшумно двинулась ко входу в подземный тоннель и скрылась там.

Еще не рассвело, когда к этому же месту подоспел паук поменьше, обратившийся в Замарошку. Она пошевелила ноздрями, нюхая воздух, безошибочно определила путь к подземной дыре и поспешила вдогонку за матерью.

Владигор, Дар, Чуча и айгурский певец осторожно продвигались по темному коридору. Кругом царила кромешная тьма, однако шедший впереди Чуча каким-то образом различал дорогу и предупреждал путников о крупном обломке камня под ногами или неожиданной ступеньке. Коридор был достаточно широк, лошади не стали помехой, их вели за собой (к большому облегчению Дара, которому ни за что не хотелось расставаться со своим помолодевшим Пятнышком).

Путники несколько раз останавливались, прислушиваясь к подземной тишине. Дар предлагал использовать для простоты движения свой светящийся камень, но Чуча запретил, боясь, что свет может привлечь к ним чье-то недружелюбное внимание. Подземельщик шел туда, где обитают груны, железняки, злейшие враги его, серебряка, и он знал, что, попадись он им в руки, молить о пощаде будет бессмысленно. Опасался Чуча не только грунов, но и всяких неожиданностей на враждебной территории, о которых предпочитал не распространяться до поры до времени. Он разрезал на куски свой плащ и обмотал копыта лошадей, чтоб не стучали о каменный пол. Все эти его предосторожности заставили и других быть предельно внимательными.

Через несколько часов пути Владигор настоял на том, чтобы все немного поспали. Чуча спать поначалу отказывался, но и его незаметно сморил сон, когда он уселся на каменный пол, прислонился к стене и вытянул уставшие ноги.

Ему показалось, что он лишь на минуту задремал. Ему приснилось, что он находится в поварне Ладорской крепости. На плите стоит большая сковорода, и в ней с масляным чавканьем жарится яичница. Только запаха почему-то не чувствуется.

Чуча открыл глаза. Сердце его сильно билось. Чавканье слышалось не во сне, а наяву.

— Скорее, вставайте скорее! — принялся он расталкивать остальных. — Утро уже!

— Откуда ты знаешь, что утро? — спросил Владигор зевая. — Здесь солнечного света отродясь не бывало.

— Знаю, знаю, — бормотал Чуча. — Уж ты мне доверься.

Вдруг громко ахнул аскан и отбросил что-то от себя, плюхнувшееся на камни со звуком коровьей лепешки.

— Что-то упало мне на лицо! — крикнул он. — Жжется!

— Утрись скорей рукавом! — велел Чуча. — Они могут быть ядовитыми.

— Кто? — не понял Владигор.