Владимир Мономах
Шрифт:
Те не решились идти на приступ-: слишком силен и многолюден был Киев, -.слишком изобилен сствой и питьем, и жшвотш-гой, и колодцами, и сил у Бопнка на такой приступ не было - для того чтобы взять русский стольный город, надо было бы привести под его стены всю степь и не на одну неделю.
Не мешкая Боняк пошел по киевским пригородам, как и в прошлый выход, грабя и сжигая все дома, которые попадались иа его пути. И уже в первый день русские пленники, связанные крепкими волосяными арканами и сопровождаемые надсмотрщиками, потянулись по жарким июльским дорогам в глубь половецкого поля. Горела вся низина вокруг Киева, полыхали слободы, сизый дым поднимался к горам, заслоняя заднепровские дали.
В этот час монастырь отдыхал. Мопахи спали после заутрени по своим кельям. Их разбудил громкий половецкий клич, и когда они выбежали из келий, то половецкие стяги уже стояли около монастырских ворот.
Хватая оружие, монахи бросались на стены монастыря, другие, спасаясь, бежали к задам, к огородам. Но было уже поздно: половцы высекли монастырские ворота, ворвались внутрь двора и пошли по кельям и церквам. Монахи обороняли каждую келью, ж половцы брали их приступом, высаживали двери, рубили защитников монастыря.
В кельях они брали все, что можно было унести, - иконные оклады, серебряные кресты, одежду, разный скарб. Потом они окружили церковь Богородицы, которую несколько черноризцев закрыли наглухо изнутри, и зажгли южные и северные ее ворота.
Когда ворота достаточно прогорели, половцы также высекли их и ворвались внутрь церкви; черноризцев зарубили на месте и пошли по притвору, хватая со стен иконы, выдирая подсвечники, вырубая, золотые и серебряные церковные ценности, отдирая каменье из окладов. Они дошли до гроба Феодосия, здесь встали и начали насмехаться и над мощами преподобного, и над христианским богом. «Где ваш бог, - кричали они, - пусть же он поможет и спасет вас». Они изрыгали хулу на иконы, еще и еще бранили бога, осквернили гроб Феодосия.
Из Печер половцы паправились в Выдубицкий Все-волож монастырь и овладели им, пожгли его постройки и церкви, разгромили и подожгли княжеский двор.
И не было сил отразить половецкий выход, потому что Святодолк и Владимир Мономах были под Зарубой, в Киеве не оказалось войска, а иные князья лишь радовались, видя несчастья Киева и Переяславля
Получив тревожную весть из Киева, братья собрали дружины и помчались на север. Уже на подходе к городу встреченные гонцы сообщили им, что отяжеленный полоном Боняк ушел за Рось. Писал позднее Владимир Мономах: «И опять со Святополком гнались за Боняком, и не настигли их. И потом за Боняком гнались за Рось, и снова не настигли его».
Руссы видели лишь страшные следы половецкого па-бега - стояли на дорогах испепеленные городки и села, лежали в придорожном бурьяне тела умерших в пути от невзгод пленников, и вся степь была изрыта копытами половецких коней, пропахана колесами телег, груженных награбленной кладью.
Дальше идти в степь с малыми силами было опасно, да и кто знал, что предпримут в это время иные половецкие колена, узнав, что киевский и переяславский князья бросили свои города и увели дружины в степь.
Половцы еще не дошли с огромным обозом награбленного под Киевом добра до своих станов, а на Руси уже было известно о их выходе и о том, что Святополк и Мономах вновь понесли урон от иноплеменников. И вновь ожили мятежные князья, и первый среди них неукротимый Олег Святославич.
Уходя от Смоленска, который не принял его, на восток, Олег увел с собой часть смолян. В Рязани он еще более увеличил свою дружину; к тому же были с ним и верные ему черниговцы, стародубцы, тмутараканцы. Из Рязани Олег направился, прибирая к себе новых людей, к Мурому, где сидел сын Владимира Мономаха - Изя-слав.
Когда Изяслав узнал о том, что Олег идет на Муром, то срочно послал гонцов в Ростов, Суздаль, на Белоозеро, прося помощи. Направил он также людей к отцу в Пере-яславль
По пока еще было неясно, что собирается делать бывший черниговский князь, что он хочет потребовать от юного Изяслава.
Через несколько дней намерения Олега прояснились. Он прислал в Муром грамоту, в которой требовал от Изяслава покинуть город, уйти на свой прежний стол в Ростов, потому что Муром, как и Стародуб и иные города, - прирожденные черниговские отчины и принадлежат ему от рождения. «Иди в волость отца своего Ростов, - писал Олег племяннику, - а это волость отца моего. Хочу же я, сев- в Муроме, договор заключить с отцом твоим.. Это ведь, он меня выгнал из города отца моего. И ля и ты мне здесь моего же хлеба не хочешь дать?» Поначалу Изяслав заколебался. Он с уважением относился к Олегу Святославичу, чтил его как старшего, как крестного отца своего брата. В семье никогда не говорили плохо об Олеге, какие бы злоключения с ним ни происходили. Даже после ухода Мономаха из Чернигова отец не винил своего двоюродного брата и говорил детям, что ему не следовало занимать Чернигов.
Но уже подходили рати из многих Мономаховых земель; все они выслали воинов на помощь Изяславу. Ставка Гордятич и другие близкие к Мзяславу люди, распалясь и; желая поживиться за счет Олеговой рати, уговаривали Изяслава проявить твердость, не бояться Олега, и Изяслав ответил тому отказом.
В сентябре 1096 года войско Олега Святославича вышло и лесов и появядоеь в поде вблизи города. Муромцы открыли ворота и вышли навстречу неприятелю. Для Изяслава это был первый самостоятельный бой. Он и робел - ему все казалось, что делает он дело не так, как ото нужно, - и выказывал одновременно слишком большую смелость. Смущало его и то, что ему приходится биться, с родным дядей, который более чем вдвое был старше и опытнее его и который крестил в свое время еще его старшего брата. Изяслав, напряженный, с пылающими щеками, не понимая толком, что происходит вокруг, и отвечая невпопад, сидел на коне,, сжав в руке тяжелую изогнутую саблю, готовый дать шпоры коню и ринуться в сечу.
Первым начал бой Олег. Опытный воин, он оставался до времени сзади. Прошли для него те времена, когда он первым кидался в гущу сражавшихся. Теперь Олег вместе со своими поседевшими в боях и странствиях соратниками издали направлял свое войско, посылая подкрепления туда, где его рать прогибалась под натиском полков Изяслава.
юмсктш же князь сразу ввязался в оои самолично. Окруженный немногими телохранителями, он двинулся вперед во главе своей муромской дружины и потеснил Олегово войско. Олег видел, как муромцы прогнули чело его войска, и послал туда своих отборных дружинников. Они прорубились к самому княжескому стягу; Изяслав в это время, не помня себя от упоения боя, дрался под самым стягом. Он наносил удары по шишакам противников, и саоля издавала при этом звон, а оглушенные враги падали с коней. В ответ он получал тоже немало ударов. Его броня была уже промята от копейного удара, щит разрублен, а шишак поврежден, но наибольшее число ударов принимали на себя княжеские телохранители, прикрывая Изяслава своими щитами, оттесняя тех, кто стремился пробиться к нему,
Олсговы люди разметали немногих телохранителей Изяслава - к этому времени молодой князь значительно оторвался от своего войска - и бросились к муромскому князю. Первый удар опрокинул его навзничь, оглушил, а второй пришелся в то место, где броня кончается около шеи. Изяслав, заливаясь кровью, удал под йоги коня и был тут же затоптан и чужими и своими всадниками. Его стяг еще мгновение колыхался в воздухе, но тут же рухнул. Муромцы побежали в город, а иные пришлые люди бросились через реку Лесную в окружающие пущи.