Владимир Набоков: русские годы

Бойд Брайан

Шестнадцатилетним юношей В.Д. Набоков оканчивает гимназию и осенью 1887 года поступает на юридический факультет Петербургского университета. В тяжелой атмосфере жестокой реакции, где трудно дышалось даже такому пассивному либералу, как его отец, высшее образование буквально задыхалось. Поскольку университеты считались рассадниками антиправительственных настроений, многочисленный институт государственных инспекторов осуществлял контроль за профессорами и следил за тем, чтобы не возрождались студенческие организации и кружки, запрещенные в 1884 году. Снова была введена единая форма для студентов, что позволяло выявлять посторонних агитаторов во время волнений. Размышляя о своей студенческой поре много лет спустя, В.Д. Набоков вспоминал, что бюрократический дух угнетал всех, целый ряд предметов был исключен из учебной программы, аудитории часто пустовали⁴⁵. Студенческие

волнения — слабые попытки протестовать против сложившегося положения — вспыхивали ежегодно.

Одна такая волна протестов прокатилась в марте 1890 года, после того как министр народного просвещения объявил незаконной петицию студентов с требованиями академических свобод и независимости университетов⁴⁶. Во время студенческой демонстрации 19 марта вместе с другими ее участниками был арестован и В.Д. Набоков. Хотя студентов арестовали в час дня, разбирательство не начиналось до позднего вечера. Неожиданно прибыл генерал-губернатор Петербурга и распорядился освободить из-под стражи сына бывшего министра юстиции. Услышав, что отец ждет его к ужину, В.Д. Набоков спросил, отпустят ли по домам и его товарищей. «Нет». — «В таком случае я остаюсь ужинать с моими товарищами». За полночь студентов перевели в Кресты — тюрьму на правом берегу Невы, а уже через четыре дня их отпустили. Один из арестованных с уверенностью утверждал, что столь быстрым освобождением они были обязаны тому, что Набоков решил остаться с ними⁴⁷.

Годы учебы Набокова в университете совпали с усилением государственного антисемитизма в стране. Так, в 1889 году новый министр юстиции Н.А. Манасеин обнародовал доклад, в котором утверждал, что большинство адвокатов в стране — евреи, вытеснившие из этой профессии христиан; с ноября этого же года прием в адвокатуру иноверцев вошел в компетенцию самого министра⁴⁸. Напротив, Дмитрий Набоков, в бытность свою министром юстиции, настойчиво и весьма успешно противодействовал антисемитским решениям, принятым в 1881 году министром внутренних дел. Эта фамильная черта проявится и у В.Д. Набокова, который станет наиболее горячим защитником прав евреев из всех русских юристов. А еще позднее его сын женится на еврейке из России, будет осуждать антисемитизм в своих произведениях и сможет бежать вместе с женой и сыном из гитлеровской Германии только благодаря евреям-эмигрантам из России, которые сохранили благодарность его отцу, кристально честному защитнику их народа.

В январе 1892 года В.Д. Набоков с отличием окончил университет по кафедре уголовного права⁴⁹. После военной службы он поступил в Государственную канцелярию — цитадель золотой молодежи, где «бесшумно двигались необыкновенно статные камер-лакеи в расшитых ливреях и белых чулках, разнося чай и кофе»⁵⁰. Вскоре, однако, он предпочел чиновной карьере академическую и уже в двадцать пять лет напечатал свою первую научную статью⁵¹. Для подготовки по кафедре уголовного права он был командирован в Германию, где учился в Галле, а также в Лейпциге⁵². В Галле он получил письмо от Николая Таганцева, старейшины российских криминалистов, видевшего в Набокове своего преемника как в науке, так и на поприще преподавания и теперь предлагавшего ему место преподавателя уголовного права в Училище правоведения⁵³. Казалось бы, перед В.Д. Набоковым открывается блестящее будущее. Восемь лет (1896–1904) он читал лекции по уголовному праву и уголовному процессу, но затем его преподавательская карьера в училище оборвалась: из-за своей оппозиционно-политической деятельности он вынужден был покинуть кафедру.

V

Даже в первой лекции, прочитанной в 1896 году, при вступлении в должность профессора Училища правоведения⁵⁴, В.Д. Набоков не делал секрета из своей приверженности к развитию того прогрессивного потенциала, который заложен в законе. Поскольку эта позиция в некотором смысле предвосхищала политические взгляды его сына, стоит подробнее остановиться на том, что же означало право для Набокова-отца.

Даже теоретики-юристы в России никогда не рассматривали право чисто теоретически. Однако Владимир Дмитриевич Набоков больше других настаивал на политическом значении юридической практики. Он открыто подчеркивал эгалитарный смысл введения суда присяжных в 1864 году, всего через три года после отмены крепостного права: «Крестьянин, вчерашний раб, в любой процессуальной роли… стоял с самого начала абсолютно на одной доске с важным

барином». Суд присяжных прежде всего стал «категорическим и ярким выражением доверия к государственным способностям» бывшего крепостного, «к его умению разбираться во всех тех сложных и трудных вопросах, которые зачастую группируются вокруг факта преступления»⁵⁵.

В.Д. Набоков утверждал, что права индивидуума перед законом — не абстрактная теоретическая проблема, но «плод долгой политической борьбы за гарантию политической свободы против абсолютной власти, как бы она ни называлась»⁵⁶. Как специалист по уголовному праву, он отвергал социологические обобщения⁵⁷, подчеркивая, что идея индивидуальной ответственности несет в себе свободу и противоречит вечной несправедливости массовых репрессалий или «превентивного» наказания для тех, кого считают потенциально опасными или просто непохожими на остальных. Гомосексуалисты, преступники, уже понесшие наказание, бродяги, евреи, политически неблагонадежные — всех их он защищал от тирании закона.

Вынужденное знакомство Владимира Владимировича Набокова с большевизмом и нацизмом послужило для него еще одним доказательством того, как важна была непреклонная борьба его отца за права личности против давления государства. Как и отец, он осуждал нетерпимость и отвергал любые социологические обобщения, утверждая непредсказуемость индивидуального. Признав свободу личности, он, в свою очередь, не отрицал и личную ответственность как этическую реальность и психологический факт. Его герои-лжецы, как Смуров или Кинбот, его герои-наглецы, как Гумберт или Ван, его герои-убийцы, как Роберт Горн или Герман, представляют собой этюды на тему порочности человека и его безграничной способности снять с себя ответственность за содеянное, представив его как своего рода необходимую сатисфакцию или извращенный триумф.

Идеалы личной свободы, которые отстаивал В.Д. Набоков, имели скорее западноевропейское, чем русское происхождение. Хотя он и возражал против «рабского копирования чужих образцов», он был, несомненно, таким же западником и антиславянофилом, каким впоследствии станет его сын. В высших нормах правосудия он видел наследие идей справедливости и демократии, сформировавшихся на Западе, но универсальных по своему значению. Ведущая фигура в международном союзе криминалистов (если бы не Первая мировая война, он стал бы его президентом), В.Д. Набоков был не только космополитом, но и патриотом: все свои силы он неизменно направлял на благо России⁵⁸. Подобно отцу, Владимир Набоков подчеркивал всемирность и нерушимость высших ценностей — у Пушкина, считал он, больше общего с Горацием, чем с кем-либо из его соотечественников или современников, — но как писатель и переводчик он служил русской литературе с такой страстью, которую не способны были пробудить в нем даже его любимые Шекспир и Флобер. Нужно отметить, что космополитизм и Владимира Дмитриевича Набокова, и его сына ограничивался Западной Европой и ее культурными филиациями — ни компаративизм, ни восточные или примитивные культуры их решительно не интересовали.

VI

Тот факт, что В.Д. Набоков неизменно подчеркивал именно политические аспекты права, отражает статус российской интеллигенции, к которой он по сознательному выбору примкнул и которая была лишена академической элитарности, присущей ей на Западе⁵⁹. Со времени возникновения российской интеллигенции в середине прошлого столетия ее отличало свободомыслие, поставленное на службу общественным переменам. Убийство Александра II повлекло за собой не революцию, а реакцию: в течение 1880-х годов оппозиция пребывала в оцепенении, а весь реформаторский порыв сводился к политике «малых дел». Однако голод 1891 года вновь пробудил требование безотлагательных перемен, и с этого времени недовольство в разнообразных формах стало неуклонно усиливаться.

Хотя В.Д. Набоков всецело связал свою судьбу с интеллигенцией, он вовсе не отказывался от великосветского образа жизни своей семьи. Он по-прежнему жил в родительском доме на набережной Невы, недалеко от французского посольства, посещал костюмированные балы, оперу, даже бывал при дворе, а в 1895 году, как и его братья, получил камер-юнкерское звание. Светская жизнь продолжалась и летом, в загородных усадьбах: многолюдные пикники, крокет, «благопристойные перекидки» на теннисных площадках каренинских времен. За городом он и познакомился с Еленой Ивановной Рукавишниковой (1876–1939), дочерью владельца двух соседних имений в трех верстах вниз по реке Оредежь. Такое же расстояние по берегу Невы разделяло их дома и в Петербурге: может быть, сама судьба хотела сообщить им этой симметрией, что имеет на них свои виды.