Владимир Ост
Шрифт:
– Александр Витальевич! – сказал Букорев, как только Владимир закрыл дверь. – Ты что творишь, а? Совсем мышей не ловишь! Как это получается, что твой работник держит в руках десять тысяч, а ты об этом ни сном, ни духом, а? Гм-гм… Десять тысяч! А? Гм-гм… А если бы он не принес сюда эти деньги? И все нормально, да? Все в порядке! Нате вам, Константин Иванович, две тысячи и будьте довольны – так, да?! Гм-гм… Вот скажи мне – эту квартиру Осташов сам на стороне нашел, или она к нам на фирму пришла?
– Квартира от нас, Константин Иванович. Но там, видите, так все покатилось без остановки.
– Да! Квартира, дорогой Александр Витальевич, наша! А дальше
– Константин Иванович!
– Да! Покупатель тоже наш! Все наше! Кроме денег. Гм-гм… Этот Осташов мог бы, значит, и не приносить деньги. Гм-гм… В общем, еще раз такой бардак повторится – ищи себе работу. Понятно, да? Гм-гм… А почему, кстати, он отдал мне десять тысяч? Ведь мог же не отдавать. А? Нет, взял и отдал. Вот и вопрос: почему? Побоялся? Или не сообразил?
– Ну… Он порядочный человек… Честный…
– Наивный, ты хочешь сказать? То есть дурак, да?
– Вы всегда все правильно оцениваете, Константин Иванович. Дурак, конечно.
– Нет, дорогой Александр Витальевич! Он не дурак. Дураки по двенадцать, нет – по тринадцать, с учетом его первой сделки, да, по тринадцать тысяч долларов дураки за неделю не зарабатывают… Гм-гм… Следи за ним внимательно. Чувствую, принесет он неприятностей. Взял и сам отдал деньги. Почему?
* * *
«Взял и сам отдал деньги, – думал о себе Осташов, глядя в окно „Тоеты“ на мелькающие мимо деревья и кусты. – Зачем? Мог же не отдавать. Для всех же на фирме только одна цифра в сделке была известна – семьдесят тысяч. Никто бы ничего не узнал. Пришел, называется, деньги зарабатывать. Ну вот они, деньги, были в руках… На десять тысяч баксов можно жить целый год, и не ходить на работу, не сидеть каждый день за компьютером в мудацком офисе, никому не звонить, никуда не бегать, не суетиться. Да какой там год! Два! Два года спокойной жизни!.. Молодец я, прям охренеть какой молодец. Камиль-то, кстати, тоже мог бы не отдать мне эти десять тысяч. Не отдал бы да и баста! Он же был уверен, как и до сих пор уверен, что я свою фирму наколол и заграбастал эту разницу в цене себе в карман. Вот и не отдал бы. Он бы мог подумать: раз я скрываю эти бабки от фирмы, то значит, не стану никому на фирме жаловаться на него. Значит, меня можно кинуть – и никаких напрягов по этому поводу не будет… Хотя – нет. Он, наверно, подумал, что у меня, помимо фирмы, есть другое прикрытие – какие-нибудь знакомые бандиты. Да, Камиль просто зассал со мной связываться. Решил, что за мной кто-то стоит, и зассал. Не зря он тут вещал насчет выполнения уговоров в нашем бизнесе и насчет спать спокойно… Блин, да какая вообще разница, почему он отдал мне десять тысяч?! Главное, что эта куча баксов была у меня, и я выложил ее Букеру на стол… Ч-черт!.. Вася бы, фотограф, никогда бы не отдал. И Хлобыстин бы тоже. И кот этот, покупатель – Кукин кот! – он бы уж точно не отдал. А я… – Владимир вздохнул. – А я отдал… И – правильно сделал. Пошли они все!.. Как хотел, так и сделал… Играть надо по правилам. Хотя, конечно, я придурок…»
Лесная колея вывела наконец оба автомобиля – и «Ниву», и следовавшую за ней «Тоету» – на асфальтовую дорогу. Камиль Петрович крутанул руль влево, поддал газу и пошел на обгон. Однако, поравнявшись с «Нивой» и посмотрев на того, кто был за ее рулем, он слегка притормозил и поехал так, чтобы машины двигались вровень.
– Сазонов! Эй! Здорово, Алексан Палыч! – сказал, открыв окно, Камиль
– Привет, Камиль, – ответил Александр Павлович Сазонов, мужчина лет сорока пяти, загорелый, с цепким и умным взглядом под широким лбом, переходящим в залысину.
– Тачку, смотрю, себе купил, – сказал Камиль Петрович. – А я-то думаю, кто передо мной ползет?
Поскольку «Тоета» была с правым рулем, а «Нива», понятное дело, – с левым, беседовать водителям было вполне удобно.
– Чего пожаловал? – спросил Александр Павлович.
– Провиант для своих говнюков везу. Хотя они теперь твои. Ну и еще одного работничка тебе.
– Да, помогаешь ты мне рабочей силой. Что ни человек, то золотые руки, и ум ясный – горный хрусталь… Значит, еще одного везешь? – Александр Павлович кивком указал на Осташова.
– Это со мной, по делу. А навсегда другого везу, вон сзади, храпака давит – ну, выпивши, конечно, а чего ж?
– Спасибо тебе! Еще один на мою голову.
– Слушай, Палыч, а у тебя кто это взади в клетке?
– Из Америки козлика послали. Особой породы. От него такое потомство пойдет! Всю область молоком залью! В Москву возить буду. По семь литров в день каждая коза даст!
– Ну видишь, не все в жизни хреново… Надо ж, из самой Америки! Слушай, Алексан Палыч, а у меня для тебя сюрприз: я тебе насос везу, который ты просил.
– Да? Не забыл? Ну спасибо. Вот за это спасибо. а то я уж думал, придется из-за него таскаться в Москву. Старый чиню-чиню, все равно разваливается.
– Ну, ладно, Алексан Палыч, я рвану вперед, а то с твоей «Нивой» рядом тащиться – хочется выйти и рядом бежать: и то скорее будет.
– У меня она, между прочим, новая. Не то, что твой рыдван двухсотлетний.
– Вот ты… заноза!.. А давай на спор, кто до твоего Страшново быстрее долетит? А? Кто проиграет, тот это… э-э-э… Да на что хочешь спорим, один черт я первый буду. Можно и без спора. А? Ну?
– Можно.
Оба автомобиля остановились.
– Сейчас я тебе покажу, – сказал Камиль Петрович, – кто тута Шумахер.
– Фамилия для России неподходящая.
– На ста-а-арт!..
Двигатели машин начали попеременно взвывать.
– Внима-а-ание!..
Моторы заревели оголтело, уже не затихая. Осташов окончательно проснулся.
– Хоп!
Молния располосовала небеса. Под грохот грома автомобили устремились вперед, и «Тоета» сразу оторвалась от «Нивы». Осташов с сожалением подумал, что гонки увлекательными не будут: они мчались по прямой, и у Александра Павловича не было ни шанса. Что ж, в любом случае – чем быстрее они доедут, тем быстрее назад, в Москву.
«Тоета» неслась, не подпрыгивая и даже не качаясь. Неширокое сельское шоссе поражало качеством поверхности – ни щербинки, ни трещинки. И в голову приходило лишь одно объяснение: захолустье, глушь – машины почти не ездят, поэтому асфальт как в свое время положили, так он и лежит целехоньким.
Глядя на ленту дороги, стремительно скользящую навстречу, Владимир вспомнил фантазии, посетившие его во время поездки с тем же Камилем Петровичем по диспансерам, и вновь представил себя скифским всадником, скачущим по привольной зеленой степи. Знакомое видение вмиг поглотило его, и Владимир стал на некоторое время диким кочевником. И снова в своем воображении Осташов смотрел на себя, несущегося на взмыленном коне, со стороны, как мог бы наблюдать за ним орел, неотступно парящий по-над лошадью. И снова грива лошади и две тугие темные косы всадника развевались в горячем потоке воздуха.