Владимир Высоцкий. Жизнь после смерти
Шрифт:
Ни один новый спектакль не смог стать событием. Ни «Шарашка» по Солженицыну, ни «Пушкин», ни «Живаго» никого не задели, потому что проклинать сегодня ГУЛАГ, или царизм, или Гражданскую войну стало совершенно безопасным делом. Невероятная популярность «Таганки» на протяжении почти двух десятилетий была связана почти исключительно с политической и социальной остротой большинства спектаклей. Объявленная гласность в значительной степени ликвидировала интерес к «Таганке» – «фига в кармане» перестала быть интересной публике… В изменившихся обстоятельствах театр не смог найти своего места, а его главный режиссер утратил азарт, видение цели и понимание, куда движется ситуация в стране. Он перестал слышать время. И потому все, что он ставил, выглядело случайным, продиктованным
В. Смехов: «Последнее десятилетие слабо утешает даже самых романтичных из наших поклонников. Треснул по швам бывший закрытый «ящик» Эсэсэсэр, и, как сказано у Высоцкого, «к чертям – развалилася корона, нет державы, нету трона… только кровь одна – с позором пополам…» Слава богу, судьба помешала театру впасть в полное помешательство…»
Основное впечатление от последних любимовских спектаклей у большинства зрителей – уважительное недоумение. И недопонимание. Наверное, их и не обязательно понимать – достаточно просто радоваться тому, что они появляются. Еще у входа перед началом спектаклей спрашивают лишние билетики, но толпа жаждущих сильно поредела. А было время, о котором Л. Филатов писал так:
Таганка, девочка, пижонка, дрянь!..Что ты наделала, ты только глянь!О, Апокалипсис всея Москвы…Толпа, оскалившись, крушит замки!Даешь билетики!.. А им в ответ:Билетов нетути! Физкультпривет!..Буквально за две февральские недели 1998 года в «Содружестве» был поставлен приуроченный к 60-летию Высоцкого спектакль «ВВС» («Высоцкий Владимир Семенович»). Инициаторами спектакля были сами актеры театра, предложившие создать иную, чем любимовская, версию.
Н. Губенко: «Володя в нашем спектакле отличается от того Володи, которого нам насаждают, – «легендарный Высоцкий», «борец с системой», «инакомыслящий», «диссидент» и прочее. Все мыслящие люди – диссиденты, потому что они инакомыслящие. Нет одинаково мыслящих людей. Володя был сам по себе как художник мыслящий… Его погубила не власть, не театр, где он часто скандалил и с Петровичем расходился, тот его увольнял, опять принимал – нет, не это. А те люди, которые на нем делали деньги…»
Эти слова наглядно демонстрировали, что Н. Губенко бросал вызов любимовской трактовке жизни и судьбе Высоцкого, которые базировались исключительно на конфликте поэта и власти. Девиз спектакля «Содружества» напечатан в его программке: «Полтора часа эпохи Высоцкого в одном действии. Порадуйтесь его радостью, опечальтесь его печалью, услышьте самые дорогие сердцу мысли и чувства поэта».
Давид Боровский
Бывает абсолютный музыкальный слух. У Боровского – абсолютное чувство пространства. Не только чисто «техническое», но прежде всего – интуитивно всеобщее.
В ноябре 1999 года из театра ушел гениальный художник Давид Боровский, а вместе с ним – неожиданный, гармоничный и мудрый мир декораций таганских спектаклей. Когда в 1967 году Боровский начал работать на «Таганке», в спектаклях театра возникало новое художественное пространство, в котором с большей силой раскрывалось режиссерское дарование Любимова. Хватка Любимова, как всегда, была мертвой: на целых тридцать лет искусство художника-декоратора Боровского стало неотъемлемой составляющей всех постановок «Таганки». «Дава» или «Боровчик» – так ласково все годы называл Любимов своего художника, понимая, как много значит он для театра. Здесь он стал соавтором Любимова в двадцати спектаклях: «Живой», «Час пик», «Мать», «А зори здесь тихие…», «Гамлет», «Товарищ, верь…», «Деревянные кони», «Обмен», «Дом на набережной»,
Вспоминает В. Смехов: «Мне посчастливилось подружиться с Боровским на его первом спектакле на «Таганке» – «Час пик». Я приезжал к нему в Киев на площадь Победы, и мы просиживали возле его эскизов. Он настолько был восхищен любимовскими возможностями свободы, что налепил по поводу этой моей инсценировки восемь (!) вариантов, и все один лучше другого.
Боровский привез свои эскизы и подмалевки в Москву и ждал, что Любимов скажет. Я помню этот день. Юрий Петрович посмотрел – разбегались глаза! – и спросил: «А можно все соединить?» Вот в этом Любимов – соединить! Вот в чем, наверное, его гениальность!»
В отношениях режиссера и художника трижды наступали моменты, когда Боровский хотел уйти из театра. На четвертый раз мудрый и высококультурный Боровский ушел из театра, «не хлопнув дверью», а вместе с заявлением об уходе написал официальное письмо «Директору и художественному руководителю Театра на Таганке г-ну Любимову Ю. П.», в котором пояснил причины ухода, закончив словами: «Последние же два года жизнь в нашем таганском колхозе так повернулась, что стала для меня неприемлема. Вы основатель этого «колхоза», и спорить с Вами я не собираюсь. Тем более что это не самое главное. Главное – мы потеряли прежнее понимание и доверие друг к другу».
Но самые главные слова были написаны в постскриптуме: «Остается только удивляться, Юрий Петрович, что во времена жесткой советской диктатуры в Театре на Таганке Вы УТВЕРЖДАЛИ, что было совсем, совсем непросто, свободу, демократию и открытость, как в художественном, так и в житейском смысле. Как это ни парадоксально (кто бы мог представить!), когда вокруг какая-никакая демократия и свобода, в нашем театре утвердилась авторитарность в худшем ее проявлении.
Извините, это не по мне. Д. Б.».
Через семь лет, 6 апреля 2006 года, знаменитый сценограф ушел из жизни. Это произошло в Колумбии, куда Боровский привез свою персональную выставку. Одиннадцать макетов лучших российских спектаклей, оформленных Боровским, были выставлены тогда в Боготе.
Необычайно точное чувство пространства, настойчивость в желании докопаться до сути, умение найти лаконичное, но глубокое решение – за это Боровского ценили режиссеры. Он выстраивал для спектакля свое пространство, свой храм, где могли творить и режиссер, и актеры. Так говорят все, кто когда-либо работал с ним.
Лев Додин, режиссер, народный артист России: «С ним можно было бесконечно разговаривать о жизни, о проблемах в отдаленной связи с пьесой и в близкой. Он умел послушать, говорил сам, и идеи, которые возникали, были результатом этих размышлений о жизни, а не просто выполнением технического заказа».
Его творчество оказало огромное влияние на весь мировой театральный процесс.
Р. Кречетова (театральный критик): «Трудно представить, каким был бы сегодня наш театр, если бы в нем в шестидесятых-семидесятых годах не возник Боровский. Его работы, едва появившись, сразу же ставшие классикой, оказали мощное, какое-то даже обескураживающее воздействие на театральное мышление времени. Их художественная внезапность, спектаклеобразующая сила не только повлияли на систему выразительных средств, но изменили саму концепцию профессии, понимание сценографами собственного места в сценическом искусстве. Будто сдвинулись, сместились все уровни театра. Раздвинулись привычные горизонты…»