Владимир
Шрифт:
На высокой стене Полоцка, у заборола, опершись на поручни, стояла и смотрела на освещенную утренними розовыми лучами долину женщина в темном платне — то была Рогнеда.
Она видела, как из ворот города выехала многочисленная дружина, а за нею двинулись полочане, видела, как на берегу воины сели в лодии и поплыли к слиянию рек Полоти и Двины, а полочане стояли и напутственно махали им руками.
Но среди всех этих людей Рогнеда видела только князя Владимира. Он выделялся среди остальных своей одеждой, оружием, но Рогнеде казалось, что он выше всех, красивее, стройнее. Вот он выехал во главе своей дружины за ворота, обернулся
Глубокие и сложные чувства волновали душу Рогнеды в эти минуты. Она вспоминала недавнее прошлое, когда в палате отца своего осуждала новгородского князя-трела, вспоминала бой у стен города и в крепости, когда погибли отец ее и братья, их трупы под черным знаменем в лодии на Двине…
И, наконец, еще одна, прошлая ночь, когда Рогнеда пыталась отомстить князю-трелу, убившему ее отца и братьев, а потом сама пришли к нему в палату, разула, ответила поцелуем на поцелуй, всю ночь принадлежала ему…
— Я его полюбила, полюбила навсегда, — сорвалось с ее уст. — Как же, как это могло случиться? Мой любимый — убийца отца и братьев. Он уехал и никогда больше не вернется. А что ждет меня здесь, в Полоцке, кроме позора? Какую кару должна я принять? Нет, смерть, только смерть. Боги, боги, помогите же мне, примите мою измученную душу.
Высока и крута стена Полоцка, острые камни чернеют внизу, на дне и на скалах глубокого рва. Броситься туда — и конец, оборвутся тяжкие думы, прекратятся невыразимые муки, она уйдет к предкам своим, окажется с ними. Один шаг!
Но полоцкая княжна не сделала этого шага. Она качнулась над пропастью, но тут же замерла, впилась пальцами в забороло, [127] стояла, смотрела.
Рогнеда видела, как русские лодии остановились у полуострова, где воды Полоти сливаются с могучим течением Двины, видела, как там, на высокой круче, воины собрались под голубым знаменем, надувшимся, как парус, под утренним ветром, еще раз увидела на коне Владимира, и ей показалось, — нет, она была уверена в том, что это так, — он махнул ей рукой на прощание.
127
Забороло — городская стена; забор на городской стене или валу.
И это незаметное, неуловимое движение, которого, быть может, и не было, но которое уловила Рогнеда, вызвало еще одну, и, должно быть, последнюю, бурю в ее душе, заставило ее остановиться, отступить от края крепостной стены.
Палаты Валгалла! [128] О, придет время, и она полетит туда, на пир Одина, присоединится к валькириям, [129] поднесет рог с медом отцу и братьям, погибшим как герои…
Это случится позже, гораздо позже. Зачем Рогнеде думать о смерти и небесах теперь, когда здесь, на земле, так чарующе пахнет весенний воздух, тело еще трепещет от ласк, поцелуев, в ушах звенит голос:
128
Палаты Валгалла — в скандинавской мифологии жилище павших воинов; рай.
129
Валькирии —
«Прощай, Рогнеда. Я позову тебя из Киев-града…»
— Трел! — еще раз, уже в последний, промолвила Рогнеда. — Нет, князь новгородский, который взял неприступный Полоцк, скоро станет великим князем Руси, не трел… Рогнеда тоже будет не ти, [130] а жена князя Владимира, великая княгиня Руси…
Рогнеда поступала и рассуждала так же, как отец ее и все далекие предки, которые превыше всего на свете почитали силу, силою добывали власть, но покорялись и становились верными слугами, когда сталкивались с кем-либо, кто был сильнее.
130
Ти — рабыня (швед.).
И еще подумала Рогнеда о том, что минувшая ночь не пройдет бесследно, что семя любви, посеянное в эту ночь, даст свой плод, и родит она сына…
Князь Владимир, выезжая из Полоцка, видел, конечно, Рогнеду. В темном платне она четко вырисовывалась на крепостной стене, когда он медленно спускался с дружиной к Полоти; рассмотреть Рогнеду можно было из лодии, когда под сильными ударами гребцов лодия пересекала зеленоватые воды реки, с полуострова, где Полоть сливается с Двиной. Все это время Владимир видел одинокую Рогнеду на городской стене.
Терзала ли его сердце жалость и тоска по полоцкой княжне, с которой так неожиданно свела его судьба, а теперь разлучала надолго, хотел ли он вернуться и быть с ней, встретить еще и еще одну ночь в этом глухом лесном городе, плыть и плыть в чарах любви?
Нет! Тоска и жалость не мучили в этот утренний весенний час молодого новгородского князя, радость, гордость и счастье переполняли его душу. Окруженный дружиной, подъехал он на ретивом коне к реке, переплыл Полоть, вышел на берег, чтобы осмотреть перед дальней дорогой всадников, собравшихся здесь, и построить лодии.
Полки стояли, ждали его слова. Гребцы на лодиях приготовились к дальнему походу, подняли весла. Над ними высилось прозрачное до самых глубин голубое небо, по нему катилось, как огненное колесо, теплое манящее солнце; рядом текли и звенели, жемчугом рассыпаясь по крутым берегам, весенние воды Полоти и Двины; на лугах зеленели травы, на них желтыми и голубыми озерками мерцали цветы; где-то закуковала кукушка; в неоглядной высоте зазвенел жаворонок, — как же мог не радоваться и не любоваться миром князь Владимир!
Все это волновало, вдохновляло, тешило его сердце, новый день был совсем не похож на вчерашний; лишь вчера земля здесь гудела под конскими копытами, лилась кровь, умирали люди, судьба Полоцка решала успех всего его дела — великого похода на Киев. И теперь еще перед ним лежал далекий путь, в голубом небе неслись на юг черные вороны. Много, о, как много придется пролить крови русским людям, пока мир и покой снизойдут на землю!
Первая победа всегда окрыляет человека. Одолев князя Регволда и покорив Полоцкую землю, князь Владимир верил в свою победу, был уверен, что поход на Киев завершится счастливо — черные вороны улетели далеко вперед, жаворонки звенели над полками.