Владимир
Шрифт:
— И то правда, — соглашается Ярополк. — Сидеть на одном столе, находиться под рукой Владимира вовек не буду. Скорей же в Киев, воевода, встанем там, отобьем набег с полунощи. А когда одолею Владимира, о, тогда я наведу порядок по всей земле, я покажу робичичам старый закон и покон…
Свирепый, разъяренный князь Ярополк бьет коня, вместе с воеводой мчится все дальше и дальше.
К вечеру третьего дня князь Ярополк со старшей дружиной доскакал до Киева и остановился на опушке леса у Щекавицы.
В этот предвечерний час здесь, на Щекавице, было необычайно тихо, изредка
Над Подолом высилась твердыня киевских князей — Гора, с черной деревянной стеной, кленами, взлетавшими к темно-синему небу, крышами теремов, сиявшими в лучах вечернего солнца, — там тоже было тихо.
С каждым часом все больше приближались войска Ярополка. За ними поспешали воины князя Владимира. Тут, на подступах к городу, они остановятся, тут скоро запоют тоскливо стрелы, зазвенят мечи, раздастся стук щитов, тут будет жестокая сеча, реками потечет кровь…
Должно быть, поэтому побледнело лицо князя Ярополка, тревожно забилось сердце в груди, рука сжала и туго натянула конский повод…
— Вот здесь, княже, — шепчет воевода Блюд, удерживая своего коня рядом с Ярополком, — нужно остановиться… Город Киев готов к брани, наши воины опрокинут полки Владимировы…
Князь Ярополк поворачивает лицо к воеводе, который пристально смотрит на него косоватыми темными глазами… Это, видать, те слова, которых ждал князь, а потому лицо его розовеет, на губах появляется усмешка.
— Тут становиться! — приказывает он.
Хлестнув коней, князь и Блюд спускаются на Подол, осматривают рвы, валы, частоколы.
Воеводы Ярополка хорошо подготовились к сече с воинами князя Владимира в Киеве. С самой ранней весны тиуны, ябедники и мечники [137] с Горы каждым утром гнали робьих людей с Подола и Оболони к Глубочицкому ручью, на его берегах они копали глубокие рвы, насыпали два высоких вала: верхний на правом берегу ручья, нижний — вдоль левого, до самой Оболони.
137
Мечник — страж, оруженосец.
Вместе с робьими людьми работали и мостники, [138] древоделы, кузнецы: они густо забивали на валах колья, плели заграждения из лозы, закапывали в землю бороны зубьями вверх, рыли и прикрывали ветвями ямы-костоломки.
Стиснув зубы, с утра до поздней ночи гнули спины эти люди — Киев знавал набеги разных орд, вторжение многих захватчиков, но никогда еще не бывало, чтобы русские люди шли против таких же русских людей.
Но они не могли разговаривать: за ними наблюдали княжьи мужи, то тут, то там появлялись воеводы; киевляне молча рыли, продолжали насыпать землю.
138
Мостник — строитель мостов, дорог.
По
Не только валами загородился князь Ярополк с севера: на верхнем валу Глубочицы были выкопаны землянки, канавы, рвы, в которых могли прятаться его пращники, лучники и все остальные воины.
И теперь, когда князь Ярополк со своей старшей дружиной ехал по дороге в Киев, воины столпились на валах и даже высовывались из канав и рвов; они смотрели на всадников, которые, вздымая желтую пыль, летели к Горе.
Княгиня Юлия видела, как Ярополк со старшей дружиной примчался на Гору, соскочил с коня, переступил порог терема.
Он не зашел сразу, как делал обычно, к ней. Юлия знала почему, — воевода Блюд, которого она настигла в переходах, рассказал ей о неудачной сече под Любечем, об отступлении воинства Ярополка. Рать Владимира стоит уже недалеко от Киева, князь Ярополк советуется со старшей дружиной, как их остановить, к терему подъезжают гонцы, поворачивают назад, исчезают у Боричева взвоза.
Но княгиня знает, что Ярополк придет. Она убрала в светлице, зажгла свечи. Их желтый свет заливает стол, накрытый к ужину, корчагу с вином, кубки.
Была уже поздняя ночь, когда Ярополк вошел к ней.
— Я тебя давно жду, любимый…
— Мне нужно было посоветоваться со старшинами, как быть дальше, что делать. Впрочем, ты ничего не знаешь.
— Напротив, я все знаю. Мне рассказали твои воеводы. Но ведь это не конец! Что Любеч! Киев — здесь, под его стенами, ты должен разбить сына рабыни. Я слыхала, что никто и никогда еще не брал этого города. Но почему ты стоишь, иди сюда, к столу, дорогой мой, выпей вина, вот твое любимое, греческое…
Взяв Ярополка под руку, княгиня Юлия ведет его к столу, усаживает, сама садится рядом, наполняет кубки. Он жадно осушает один кубок, второй… Княгиня Юлия тоже пьет вино, только маленькими глоточками, медленно.
— Ты победишь, непременно победишь робичича.
Юлия прекрасна в этот ночной час, трепетный свет освещает ее лицо, князь Ярополк видит ее темные волосы, высокий лоб, тонкий нос, губы, глаза.
Но он не может забыть того, что произошло, ужасы битвы под Любечем еще стоят перед его глазами, страх перед грядущим терзает душу.
— Юлия, — спрашивает он, — почему нет никаких вестей из Константинополя? Может, надо отправить новых послов? Ведь, когда ты приехала в Киев, послы императора обещали мне все.
Ярополк слегка опьянел, вино туманит его голову, но именно поэтому он смотрит на нее испытующе и остро, в его словах слышатся недоверие, угроза.
Юлия несколько мгновений молчит: она достоверно знает, что помощи из Византии Ярополку ждать нечего… Но говорить ему об этом нельзя — князь, проигравший сечу под Любечем, проиграет тогда все. Впрочем, Юлия не верит, что все потеряно; она хорошо знает воевод, бояр: не за князя борются они, а за самих себя, это страшные люди, такие же, как константинопольские патрикии, сенаторы.