Владимирские Мономахи
Шрифт:
— Верно, — раздался вдруг угрюмый голос Змглода. — Верно! Правда твоя! Онисим Абрамыч! Умница ты! Тебе и книги в руки! А сказываю я это по совести. Не думай, что я лукавить стану. Нет! Умница ты, дело сказал! А я около тебя, как младенец, хотел все дело наладить. И хорошо сделала Сусанна Юрьевна, что пожелала за тобой послать! Все, что ты сказал, я сразу понял. Так я понял, что тебе же разъяснить и пояснять все стану. Да, истинно так! — обернулся Змглод к Басанову. — Вся Высокса должна сказывать, что Никаев убит, а кем и когда убит — неведомо!
— А если предатель найдется, да тайком на допросе покажет, что я убил Никаева? — волнуясь сказал Басанов.
— А мы все заорем, — воскликнул Змглод, — лжет предатель! Видано ли это, слыхано ли это?.. Барин на охоту уехал, на это свидетели есть. А когда он вернулся, то мы… Ну, вот мы же, здесь стоящие, уже видели Никаева в крови на полу. Приехал барин, мы ему и доложили: вот дело какое за ваше отсутствие приключилось в Высоксе, а чьих рук — неведомо.
— Ну, вот! — добродушно выговорил Анька. — Вон как! Я надумал, а ты, Денис Иванович, разукрасил. Ум хорошо, а два — лучше! И коли я не глупо надумал, то ты сейчас того умнее повернул. Именно так: барин на охоте был, а мы тут сбежались и видели убитого Никаева.
— Ну, я приехал, а вы доложили, — заметил Басанов. — Кто же однако убил?
— А сам вот суд и разреши! — ответил Змглод. — Ищи виноватого! Правда, много из-за этого будет безвинных заподозрено и притянуто. Да что же делать!
И по совету Гончего целые сутки ушло на подготовление всех обывателей к ответу. Все от мала до велика, дворяне, дворовые и крестьяне обещали один ответ держать: «знать не знаю, и ведать не ведаю!»
Заявление помещика Басман-Басанова о совершенном в его доме неведомо кем убийстве нахлебника князя было с вечера тоже составлено… По настоянию Гончего оно было краткое, в несколько строк и без единой подробности.
— Не надо себе руки связывать… Не надо тоже языки высокцам связывать… Пускай всякий болтает, что хочет, коли его учнут пытать, — стал объяснять Гончий.
Затем, по его же совету, барин кончил заявление убедительной просьбой не медлить присылкой в Высоксу чиновника для «сыска» по свежим следам, дабы вернее накрыть убийцу.
Подписывая вечером бумагу, Басанов качал головой и на вопрос Сусанны объяснить это ответил:
— Дивлюся Онисиму, — отозвался он. — Сказывается: медный лоб… Вот у него воистину этакий…
— Нетто худо это… — улыбнулась Сусанна. — Для вас же…
— Знаю… Да все-таки дивлюсь. Я же, да прошу поскорее сыск зачинать, чтобы вернее злодея накрыть… Увидим… Что-то еще выйдет?
Утром рано гонец к наместнику, и не простой, а сам обер-рунт Ильев, был уже в пути. Ему было указано ничего от себя не добавлять, если его захватят для опросов, а буде возможно, то, передав пакет, тотчас выезжать обратно…
XXVI
Через сутки по отъезде гонца тело убитого
Но, кроме сестры и маленького братишки, никого, ни единого человека на отпевании и похоронах не присутствовало… Все в Высоксе открещивались от «осрамителя» барыни и барина…
Одновременно Дарья Аникитична снова пришла наверх к Сусанне Юрьевне с той же просьбой, переговорить с ее мужем о том, чтобы он тотчас отпустил ее, хотя бы просто на жительство в монастырь, если не для полного пострижения. Сусанна сидела за пяльцами. Дарья стала среди комнаты и, опустив голову, говорила глухо.
— Тяжко мне тут… — кончила она глухим шепотом. — Тяжко, Сусанна Юрьевна… Тяжко…
— Скажи мне, Дарьюшка, — решилась та заговорить. — Как все это могло приключиться?.. Как тебя страх и стыд не взяли? Стало, ты по-прежнему любила князя пуще мужа?..
— Нет… — затрясла головой Дарья.
— Как нет?..
— Он мне сначала, что брат был… А потом, подбившись, стал противен… Боялась я, что всего лишит он. Вот и лишил… детей лишил.
Она закрыла лицо руками, но стояла неподвижно и спокойно.
— Зачем же ты пошла на этакое?..
— Пошла, не знаючи того… Он меня перепугом и силою взял.
— Как силою? Не лги, Дарья. Когда мы, бабы, так сказываем, то это только, чтобы себя огородить.
— Вот Господь! — несколько громче произнесла Дарья Аникитична, приняв руки от лица и указывая правой рукой на образ, висевший в углу комнаты.
— Да как? Не верю я! Как силою? — допрашивала Сусанна, глядя на эту маленькую и простоватую женщину с глупо кротким лицом, она верила ей и сама отвечала себе мысленно: «Ленивый этакую не возьмет!»
Помолчав мгновение, Дарья вымолвила:
— Он батюшкой-родителем вырядился и средь ночи пришел и разбудил… Я испугалась, чувства все потеряла… Замертво хлопнулась на подушки… А когда очнулась, он был… Со мной был и молил, ласкал… Молил не сказывать Дмитрию Андреевичу… Говорил, что мало ль какое бывает… что, может, я овдовею в скорости и его женой стану… а пока, говорил, никто не узнает… Я всех из залы испугаю моим ряженьем. Никто не будет отваживаться ходить там по ночам… а кто и придет да увидит, то не меня…
— И ты знала, что он стрелял в Дмитрия Андреевича?
— Нет. И думается мне, не он это…
— Он тебе не сознавался?..
— Нет. Сказывал тоже: надо бы разыскать злодея. И я, мол, разыщу…
— Он и тебя обманывал, не сознавался…
— Думается, не он был…
Наступило молчание…
Сусанна по-прежнему сидела перед пяльцами и задумавшись глядела в окно… Дарья по-прежнему стояла среди комнаты в двух шагах от пяльцев, как бы подсудимая на допросе, понурившись, опустив голову и глядя в пол…
— Не мне осуждать! — вдруг вслух проговорила Сусанна Юрьевна будто невольно и спохватившись прибавила. — Не мое это дело!