Владычица морей (сборник)
Шрифт:
«В то время, — писал в заключение Пучеглазов, — когда Держащий семь звезд в деснице своей, ходящий посреди семи золотых светильников, узнал дела мои, и труд мой, и терпение мое, и то, что я не могу сносить развратное, и испытал тех, которые называют себя демократами и коммунистами, а они не таковы, и нашел, что они лжецы, в трудный для нашей Родины час, в час суровых и бескомпромиссных испытаний, находятся все-таки люди, которые радеют за собственное благополучие более, нежели за общественное.
Бог видит дела их и воздаст им по грехам их, и все гонители и
Покайтесь! Покайтесь, люди, и просите прощения у обиженных вами. Кому прощено будет, тому Небесами прощено будет дважды, а кто прощения не найдет, тому занять страшное место рядом с Иудою, быть ему во дни Суда оплеванным и оскорбленным. Придите и прощенными будете!
Обнимемся, братья и сестры! Обнимемся и расплачемся радостно, и вознесем молитвы во славу Отца Нашего, воздадим должное Ему и пророкам Его!»
— Во брехун! — восхитился Кононыкин, прочитав статью. — Однозначно Азеф! Во провокатор! Азеф — хрено-тень, поп Гапон — вот кто ваш Никола. Это ж додуматься надо, всех своих врагов в газетке обгадил. Как полагается, печатно, через интервалы и с абзацами. Молодец! Как его? — Он развернул газетку. — Воскресенский! Ну, блин! Это настоящая фамилия или псевдоним?
— Пучеглазов ему фамилия будет, — удрученно сказал Степанов.
А с чего ему радоваться было, если в статье Пучеглазов его фамилию использовал трижды в прямом смысле, дважды в нарицательном и однажды в собирательном. Отец Николай ободряюще потрепал его по плечу и прогудел:
— Ты не расстраивайся, брат. Сказано у Аввакума:
«Горе тому, кто жаждет неправедных приобретений для дома своего, чтоб устроить гнездо свое на высоте и тем обезопасить себя от руки несчастия!»
Ворожейкин мягко улыбнулся.
— Вот такие, с позволения сказать, интеллигенты и закладывали своих собратьев по ремеслу в приснопамятном тридцать седьмом. Но вы, Степанов, не волнуйтесь. Бог — не трибунал, он разберется в хитросплетении любых сплетен. Сказано же, все записано на Небесных скрижалях!
— Вашими устами да мед бы пить, — сказал Степанов. — Хорошо, если они там свои документы искать будут, скрижали эти самые. А если слова Пучеглазова на веру возьмут?
— Не должны, — после недолгого размышления, но без особой уверенности сказал Ворожейкин. — Сказано же, что воздается каждому по делам его.
— Не знаю, не знаю, — продолжал сомневаться Степанов. — Любое дело можно по-разному расценить. Вон, в тридцать седьмом у меня двое дядек на царицынской фабрике фуфаек работали. Один директором, а другой главным инженером. И что же? Одному за перевыполнение плана орден Трудового Красного Знамени дали, а второго обвинили в умышленном затоваривании складов фуфайками и осудили на десять лет.
— Диалектика, брат, — усмехнулся отец Николай. — Закон, понимаешь, единства и борьбы противоположностей. Тут уж ничего не попишешь.
Они сидели и беседовали на «пятачке», где обычно россошчане играли по вечерам в карты и домино. Торопиться было некуда, уфологией в последний
— А ведь живут же такие червяки, — с досадой сказал Степанов. — Вот посмотрите, завтра он подле Господа сшиваться будет, запишется в какие-нибудь небесные средства массовой информации и будет Страшный Суд освещать. Или спичрайтером к какому-нибудь Архангелу устроится.
— Это вряд ли, — покачал головой отец Николай и кашлянул. — Воздадут ему должное. Не зря же говорится, по мощам и елей! Гореть ему, суке, в геенне огненной!
Степанов покачал головой.
— Вы Пучеглазова не знаете. Этот и в геенне пристроится. У него это запросто. «С большим подъемом труженики Ада восприняли последнюю речь Вельзевула, — похоже передразнил он. — Работают они с огоньком, постоянно повышают и без того высокие показатели по кипячению грешников. «Молодцы, черти! — усмехается Сатанаил. — С такими мастерами нам и техники не надо, на голом энтузиазме райских высот достигнем!»
— Фуфло, — сказал со знанием дела Кононыкин. — До подлинных акул пера ему еще расти и расти. В завтрашней очереди ваш Пучеглазов будет в самом конце. Уж я-то знаю, не один год по редакциям хожу.
За домами послышался дробный топот, и на «пятачок» выскочил взмыленный Пучеглазов. Сейчас он свою фамилию оправдывал.
— Вы сегодняшнее «Воскресение» брали? — не здороваясь, спросил он собравшихся. Тут он узнал Степанова и i кинулся к нему с извинениями: — Шура, прости! Честное благородное, редактор подлец, он исказил мою гражданскую позицию, веришь? Я же всегда тебя уважал как человека, ценил как специалиста, любил как односельчанина! Ты ж мне в детстве заместо брата был! — Видно было, что, позволь ему Степанов, Пучеглазов не раздумывая и к ручке приложился бы, и в щеки троекратно облобызал. Но Степанов только отчужденно сторонился и смущенно молчал.
Схватив со стола газету, Пучеглазов принялся с остервенением рвать ее. Бросив обрывки в урну, Николай повернулся к собравшимся с просветленной улыбкой.
— Еще шесть штук осталось, — сообщил он. — Почти весь тираж собрал, всего шесть штук еще найти надо.
По-спринтерски взмахивая руками, он устремился вдоль улицы дробным галопом. Сидящие за столом проводили его неодобрительными взглядами.
— Совесть проснулась, — удивленно покачал головой Степанов. — Гляньте, мужики, даже на человека стал похож!
Отец Николай гулко кашлянул. Похоже было, что где-то его накануне сквозняком протянуло.
— Что говорить, — бухнул он. — Истинно сказал Иов
«Блажен человек, которого вразумляет Бог».
— Осознал, значит, — закивал Ворожейкин, — Я так скажу: в любом человеке живет и светлое, и темненькое. А совесть — она как регулятор. Вот проснулась она у Пу-чеглазова и в светлую сторону обратила!
Кононыкин фыркнул:
— Размечтались! Совесть, светлая сторона… Вы из этого Пучеглазова джеддая не делайте. Все гораздо проще, он вчера обращение не дослушал, а сегодня узнал, что за брехню больше дадут.