Владычица ветров
Шрифт:
– Не-не-не!
– приплясывал перед ведьмой мальчуган лет семи, со спущенными штанами.
– Малой, не боишься, что ведьма откусит тебе то, что у тебя еще не выросло?
– ржали в голос конюхи.
Но ребенок был смел. Ведь его подзадоривали товарищи, подбирающие спелые плоды яблони близ сада. Они хорошенько прицелились и бросили свои снаряды в ведьму. Каждый хотел проявить себя метким стрелком - тот, кто попал бы цели прямо в голову, получил бы резную рогатку, сделанную признанным лидером, Семиком. Семик был ушаст и конопат. Он никого не боялся, кроме младшего конюха
– Я сейчас кому-то уши надеру!
– поймала одного из детей (того, что так и стоял со спущенными штанами) Итиль.
Стайка бунтарей разбежалась. Взрослые же перестали шептаться. Ведь голодного зверя вряд ли цепи удержат. Пусть и ковал их сам мастер Гестий. Даже его работа прахом осыплется, если дракон решит поужинать прямо в замке. Потому и разошлись все по своим местам. Осталось лишь двое любопытных монахов, привезших бочки с вином во дворец. Они сидели на повозке, пока слуги разгружали ее и не сводили глаз с ведьмы и дракона. Пожилой монах слез с козлов и медленно, насколько ему позволяли старые ноги, пошел к месту привязи. Встал в десяти шагах от девушки и несколько минут глядел ей прямо в остекленевшие глаза.
"Близко! Настолько, что достаточно метнуть кинжал или звездочку в голову или глаз - и девчонка мертва!" - думал другой монах, оставшийся около повозки и медленно тянулся к оружию, спрятанному под накидкой. Он не видел, как сейчас лицо старшего друга бледнело, искажалось мукой, и через мгновение светлело от догадки, от надежды на что-то.
– Возвращаемся, брат, Шелтон!
– потер переносицу старый монах, подозрительно быстро и по-молодецки прошагавший ровным, уверенным шагом обратно к повозке. Сел на свое место и подтолкнул собрата, чтобы скорее двигался. Шелтона такая перемена, учитывая недавнюю игру в хромого и несчастного, удивила. Не все охранники отреагировали на внезапное исцеление монаха. И пока они этим не заинтересовались, убийца хлестнул лошадей по крупам, торопя их.
Ветры прикасаются к сотням и миллионам людей. Сквозят из щелей, проникают в дома, подвалы. Они вездесущи. Путешествуя с ними можно за короткое время побывать в разных уголках мира, пересечь океан, побывать на кораблях, заглянуть даже в закрытый сундук. Но Тора цеплялась лишь за человеческие цели. Только вот нигде не находилось того самого - хоть отдаленного похожего, желанного и родного для нее человека.
Тора металась сквозняком меж людьми на земле, поднималась в самое небо и вновь вилась внизу. Сейчас она была ветрами. Точнее душа ее была вместе с ними. Она спокойно проплывала по небу, подталкивая облака к югу.
– Мама!
– взывала дочь.
– Ищи...
– звучал растворяющийся во времени голос матери, так и не давший подсказки о том, где именно искать утерянное дитя. С каждым днем общаться с ней становилось сложнее. Голос души растворялся среди голосов мира, и Тора с замиранием сердца ожидала того момента, когда мама больше не откликнется на ее зов.
– Тьма, - проронила ведающая. Она вдруг вспомнила о драконе. Зверь
В темноте ночи босые маленькие ножки шли вдоль стен по камням, не боясь ссадин или острых осколков, которые могли их ранить. Они знали свой путь. Они шли к площади. Мальчик не боялся идти туда в темное время суток, когда, как говорят взрослые, ведьмы особенно сильны. Он давно перестал слушаться этих глупых взрослых. Ему очень хотелось взглянуть хоть глазком на ведьму. В отличие от остальных, он точно знал, что она не страшная, а наоборот -- очень добрая. Он нес ей подарок -- небольшой пряник, который спрятал еще в обед от своих братьев и сестер.
Оглянувшись по сторонам, убедившись, что стражники не смотрят в сторону площадки, где прикованы непокорные, ребенок юркой мышью выскользнул из тени домов и подошел к ведьме. Дракон, внезапно отреагировавший на движение, испугал малыша. Но ровно на пару мгновений, потому что мальчик посмотрел в огромные глаза и прочел в них вовсе не злость. Каким-то внутренним чутьем он понимал, что вреда ему не причинят. А потому смело перелез через хвост ящера, оградивший заключенную в кандалы, и прошел к девушке.
Она показалась ему бездушной. Мальчик протянул руку и провел ладошкой по щеке ведьмы. Она моргнула и широко открыла глаза, будто проснувшись от крепкого сна.
– Ну, здравствуй, Инфарио!
– обратилась к гостю девушка, признав в босоногом мальчугане младшего сына Итиль.
Малыша совсем не смущал тот факт, что ведьма знает его имя. Так ребенка назвали в честь сказочного героя. Как только дедушка рассказывал истории о нем, мальчик переставал хныкать. Потому родители подумали, что имя рыцаря Инфарио, обхитрившего бесов и господ -- хорошее имя для сына.
Он присел напротив, скрестив ноги.
– Какое твое имя?
– вот что больше его интересовало.
– Тора...
– Ответила она.
– Странное имя. Тебя так мама называла?
– Нет. Мама называла меня Нейтория.
– С горечью вспоминала ведьма.
– Красиво. И что это значит?
– Играющая с ветрами.
– В один голос с драконом ответила Тора. Девушка кивнула зверю.
– Это на древнем наречии хранителей истин - дакоров.
Мальчик улыбнулся. Его глаза засияли довольством и любопытством. Ему нравилось узнавать что-то новое, учиться чему-то. Он разительно отличался от своих сверстников и других детей, рожденных в семьях слуг. Наверное, многих высокородных отпрысков он тоже затмевал своей жаждой к знаниям, жизни, вечному поиску правды.
– Когда я пришел, ты спала?
– спросил мальчик.
– Нет. Я летала.
– Ответила девушка.
– Но ты же сидела здесь.
– Не понимал ребенок.
– Мне снился сон, что я летаю.
– Ответила ведьма, не став рассказывать о скитаниях своей души.
– Тебе ведь тоже снятся интересные сны, Инфарио. Что тебе снилось, когда ты болел?
– Мне не снится ничего интересного. Я вижу битвы, когда сплю. Но иногда, ко мне приходят улыбчивые люди. А бывает, они плачут или пытаются меня задушить. Тогда я пытаюсь проснуться поскорее. Но еще приходит одна очень красивая девушка. Она ангел, наверное! И просыпаться мне не хочется. У нее светлые волосы и красивая улыбка. Она любит кататься на качели, привязанной к ветке дерева. Она поет красиво.
– Рассказывал малыш о своем, пожалуй, единственном друге, да и то, пришедшем из мира грез.