Владыка башни
Шрифт:
— Что это за сооружение?
Ваэлин посмотрел на замок, и лицо его внезапно погрустнело — таким Рива его ещё не видела.
— Подождите меня здесь. Передай капитану, что я вернусь примерно через час.
С этими словами он поскакал к воротам. Подъехав, спешился и ударил в колокол, висящий на столбе. Лица Ваэлина не было отчётливо видно, однако Риве показалось, что на его лице появилась приветственная улыбка. Ворота открыл высокий человек, Аль-Сорна въехал внутрь, и оба они исчезли из виду.
— В тот день, когда он вошёл в эти ворота, наш отец видел его последний раз. — Алорнис остановилась поодаль,
— Так это замок Шестого ордена? — уточнила Рива.
Алорнис кивнула и спешилась. Двигалась она замечательно ловко, как бывалая наездница. Сунула что-то в рот своей белоносой кобылке, и та с удовольствием захрумкала угощением.
— Кусочек сахара — и лошадка твоя навеки, — сказала Алорнис, погладив животное по крупу, затем потянулась к седельным сумкам. — А мы тем временем можем заняться кое-чем поважнее.
«Это же не я».
Девушка, смотревшая на неё с пергамента, была очень красивой, с густыми блестящими волосами и яркими глазами, живущими, казалось, своей жизнью, только носик был чуть кривоват. Алорнис наверняка ей польстила, но Риву восхитил и даже немножко напугал талант художницы. «Всего лишь уголёк и пергамент, — удивлялась она, — а лицо как живое».
— Надеюсь, в Северных пределах найдётся холст и краски, — сказала Алорнис, дорисовывая тени под идеальным точёным подбородком Ривы. — Это надо будет обязательно написать как следует.
Они сидели под ивой неподалёку от замковой стены. Аль-Сорна находился внутри уже два часа.
— Ты не знаешь, зачем Тёмный Меч сюда вернулся? — спросила Рива у Алорнис.
— Я начинаю подозревать, что мне не дано понять своего брата. — Та оторвала взгляд от наброска. — А почему ты называешь его «Тёмный Меч»?
— Так его зовёт мой народ. В четвертой книге есть предсказание о появлении грозного воина-еретика, чей меч будет направлять сама Тьма.
— И ты веришь в эту ерунду?
Рива покраснела и отвернулась.
— Любовь Отца — не ерунда. Вот ты считаешь свою Веру ерундой? Все эти бесконечные поклоны перед воображаемыми тенями предков?
— Лично я никому поклонов не отбиваю. Мои родители были приверженцами Восходящего Учения, которое утверждает, что совершенство и мудрость достижимы с помощью правильных слов, поэзии и песен: они открывают секреты души, а с ними — и всего мира. Родители таскали меня на свои собрания, тайные в те дни. Мы собирались в укромных подвалах и читали наши тексты. Матушка всегда сердилась, когда подходила моя очередь читать, потому что я то и дело хихикала, настолько глупым всё это мне представлялось.
— Небось лупила тебя потом за ересь, да?
— Лупить? Меня? — Алорнис изумлённо заморгала. — Разумеется, нет!
Рива снова отвернулась, сообразив, что допустила ошибку.
— Рива! — Алорнис отложила набросок и, подвинувшись поближе, коснулась её плеча. — А тебя... Тебя кто-то...
«Грязная, забывшая Отца грешница!»
— Нет! — Рива отшатнулась, вскочила и спряталась за стволом ивы, в то время как слова священника преследовали её: «Я знаю, что за гнойник зреет в твоём сердце, девчонка. Я видел, как ты смотрела на её...» Удары тростниковой палки отмечали каждое слово, а она стояла очень прямо, руки по швам, и ей не разрешалось ни пошевелиться, ни заплакать. «Ты
Она упала на колени, обхватив себя за плечи. «Грязная, забывшая Отца грешница!»
Аль-Сорна вернулся, когда солнце уже начало клониться к закату. Не говоря ни слова, кивнул гвардейцам и пустился вскачь. Он молчал до самой темноты, пока они не разбили лагерь и не поужинали по-солдатски, то есть сытно, но безвкусно. Рива сидела напротив Алорнис, избегая смотреть ей в глаза и механически черпая похлёбку. «Слишком долго, — вертелась в её голове одна и та же мысль. — Слишком долго я нахожусь рядом с ним. И с ней».
К ней кто-то подошёл. Она подняла голову и увидела Аль-Сорну.
— Настало время завершить нашу сделку.
Оставив Алорнис сидеть у костра, они отошли подальше, туда, где заканчивалась высокая трава и начиналась дорога, — так, чтобы их не было слышно. Рива села в траву, скрестив ноги, Аль-Сорна пристроился рядом и пристально взглянул ей в глаза.
— Что тебе известно о смерти твоего отца? — спросил он. — Не то, что ты себе навоображала, а что знаешь наверняка.
— В книге одиннадцатой рассказывается о том, как он копил силы в Высокой Твердыне, чтобы встретить твоё вторжение. Ты возглавил атаку и, используя силу Тьмы, нашёл путь в крепость. Он погиб как герой. Истинный Меч Отца Мира пал под превосходящими силами врагов и искусством Тьмы.
— Иными словами, ты не знаешь ничего. А поскольку никто из его последователей не выжил, кто бы ни был автором книги, его там не было. Не собирал твой отец никаких армий. Он выжидал, взяв в заложники близкого мне человека. Использовал её, чтобы заставить меня сложить оружие и затем убить. И геройского в его смерти ничего не было. Он умер в помрачении рассудка, сведённый с ума чем-то, что принудило его убить своего отца.
Рива тряхнула головой. Священник много раз предупреждал её, что именно так и бывает, когда живёшь среди еретиков: «Они выиграли и теперь считают себя вправе переписывать историю». И всё же речь Ваэлина её задела. Пусть неохотно, но Риве пришлось признать, что в Аль-Сорне есть некая правда. Он многое скрывал, много оставлял недосказанным, но моральный стержень в нём явно был. И, в отличие от своего отца, которого Рива не знала, Ваэлина она могла выслушать.
— Ты лжёшь, — сказала она, стараясь говорить как можно увереннее.
— Ты так считаешь? — Его пристальный взгляд не позволял ей отвести глаза. — А мне вот кажется, ты и сама знаешь, что я говорю правду. Думаю, ты и прежде чувствовала, что рассказы о твоём отце лживы.
Она отвела взгляд и закрыла глаза. «Именно в этом его сила, — поняла она. — Вот в чём кроется Тьма. Не в мече, но в словах. Умный ход: изрекать гнусную ложь, замаскированную под правду».
— Меч, — хрипло произнесла она.