Власов как «монумент предательству»
Шрифт:
На другой день майор А. рассказал мне про уход 3. Рано утром, когда мы ещё спали, пришёл немецкий фельдфебель и, подойдя к койке 3., начал его будить. Тот спросонок вскочил и на своём ломанном немецком языке стал объяснять фельдфебелю, что он не пленный, а перебежчик и имеет соответствующий «аусвайс». Через минуту, придя в себя, 3. оделся и спокойно прошёл через комнату майора А. вслед за фельдфебелем. Больше мы 3….не видели».
Поздняков рьяно держится за «батальонного комиссара». Когда М. Китаев в мемуарах указывает, что Зыков попал в армию в качестве старшего политрука. С этими знаками различия его видели многие русские офицеры в интернациональном лагере
Поздняков, издававший мемуары уже покойного к тому времени Китаева, поправляет в комментариях:
«В лагере на Шлиффенуфер М. Зыков носил знаки различия батальонного комиссара, а не старшего политрука».
Сегодня, однако, мне на глаза попалась «Объяснительная записка о пребывании в плену немецко-фашистской армии батальонного комиссара Чугунова Якова Абрамовича» от 29.07.1943. Попавший в плен со второй ударной армией Чугунов летом 1943-го перебежал к партизанам.
В записке, между прочим, говорится вот что:
«16.7. я был доставлен в Берлин в гестапо. При обыске в комендатуре у меня обнаружили орденскую книжку, за что после избиения посадили в одиночную камеру. Через месяц в мою камеру привели ст. политрука Зыкова Милетия Александровича, который, по его словам, якобы сдался в плен сам. Зыков рассказал мне своё прошлое, что он как будто шурин Бубнова и в одно время работал замредактора газеты «Известия», а затем якобы 5 лет находился в ссылке как оппозиционер. Последнее время он будто бы работал директором одной из текстильных фабрик и в марте 1942 г. был призван на фронт… Этот Зыков стал предлагать мне работать в газете для военнопленных, которую, по его словам, ему должны были на днях поручить редактировать.
Когда я отказался сотрудничать в газете и изменять своей родине, Зыков пытался запугать меня будущим, стремился доказать, что он мне делает услугу и т.д. Через два дня я снова остался один».
Оставим за скобками содержание разговора… но обратим внимание на дату. Середина августа это никак не начало сентября, о котором рассказывает Поздняков. А ведь в его версии Зыков только прилетел в Берлин. Мог Чугунов напутать с датой, сознательно или случайно? Теоретически да.
Но о лете говорит и А. Казанцев в «Третьей силе»…
Вспомним и уже известного нам М. Китаева:
«Впервые я встретил [Зыкова] в редакции московских «Известий», тогда он был одним из заместителей Бухарина. Он происходил из семьи интеллигентов, социал-демократов по убеждениям, его отец любил политические дебаты и в целом придерживался либеральных взглядов. Зыков получил образование в духе «легального марксизма». Истории о его приключениях во время Гражданской войны, которые он любил рассказывать, выпив, казались мне сомнительными. Потом он стал журналистом и преподавал в институте Герцена. Потом он был редактором в Ташкенте, молодой смышленый парень, разделявший взгляды «правой оппозиции». Его отправили в Магадан. Когда он вернулся, разразилась война, и он попал на фронт младшим политруком. Когда его взяли в плен, он написал то самое знаменитое письмо Геббельсу и через несколько дней был вызван в Берлин. Удивительно, чго в отличие от множества писем его письмо произвело немедленный эффект.
На Шлиффенуфер, 7, в Берлине располагался спецлагерь для военнопленных всех национальностей, представлявших интерес для ОКБ. Именно там я встретил Зыкова в июле или августе 1942 г.».
Итак, вырисовывается вот такая картина. В июле, августе, сентябре 1942-го в различных камерах лагеря Шлиффенуфер то в форме старшего политрука, то в форме батальонного комиссара
Из других источников выясняется, что в начале 30-х годов Зыков работал корреспондентом в газетах «Комунна», выполнял функции корреспондента в газете «Социалистическое земледелие» по Центрально-Чернозёмному округу{327}.
Из интервью Ойгена Дюрксена для книги Ю. Торвальда, ок. 1950 г.:
«Зыков — маленький, плотный, но не толстый, ярко выраженная еврейско-арабская голова, толстые губы, низкий лоб, очень живые подвижные глаза. Произносил каждое слово обдуманно и не спускал взора с собеседника. Беседы с Зыковым были напряжёнными.
Он попал в плен где-то на южном участке восточного фронта в звании дивизионного комиссара. «В/Пр» [отдел «Вермахт/ Пропаганда»] получил сообщение об этом пленном (предположительно через отдел «Иностранные армии Востока» или напрямую от группы армии) с подробной характеристикой и работой Зыкова об оборонно-экономическом положении Советского Союза»{328}.
Около года (с марта 1935 г. по март 1936 г.) Зыков работал ответственным секретарём газеты «Ханты-Манчи Шоп». Параллельно он был корреспондентом «Омской правды» в Остряко-Вогульском (ныне Ханты-Мансийском) округе. Опубликовал десятки статей, фельетонов, экономических обзоров и заметок{329}.
Из статьи Эллы Максимовой («Известия») о М.А. Зыкове:
«Старший научный сотрудник Публичной библиотеки Нина Антоновна Зубкова, узнав о цели моих разысканий, вдруг невзначай заметила: в каталоге, который она проверила, стоит карточка с фамилией Зыков. Да-да, именно Мелетий Александрович.
Как это? Значит, Зыков — реальное лицо?
Назавтра я держала в руках сочинённые им в 1930–1931 гг., напечатанные издательством воронежской газеты «Коммуна» жиденькие брошюрки на сельскохозяйственные темы «Хохол — село колхозное», «Возглавить новый подъём колхозного движения». Что стиль, что содержание — не оторваться. «Отлив из колхозов происходил не в результате неправильной линии партии, а вследствие прямого извращения партийный директив. А кулак в это время прямо провоцировал перегибы». Ну не соединяется этот убогий Зыков с тем — публицистом, аналитиком. На каком поле брани, в каком лагере подобрал один имя другого, по всей видимости, погибшего.
И тут в Подольске в архиве Министерства обороны обнаруживается карточка на М.А. Зыкова. Родился в 1901 г. в Днепропетровске, призван в Красную Армию из Москвы, жена Н.Д. Малькова проживает на улице Карла Маркса, дом 22, квартира 158 [правильно: 58 — ИП]. В 1942-м он пропал без вести.
Дальше обвально стали собираться и неожиданным образом совпадать подробности, которые из чужих документов едва ли почерпнёшь. Дочь Бубнова после ареста отца укрывалась на улице Карла Маркса. Дом номер 22 в 30-е гг. выстроила для своих сотрудников Библиотека имени Ленина, там работала жена Бубнова, а в 60-е гг. некая молодая женщина с той же фамилией Малькова. И наконец, последнее сообщение нашего корреспондента Е. Бовкуна: жену Зыкова звали Наташа. В старой домовой книге значится Наталья Давыдовна Малькова, художник-шелкограф, скончавшаяся — ирония судьбы — 5 марта 1953 г., в день смерти Сталина.