Власов. Два лица генерала
Шрифт:
Подбежали мы вправо к немцам только с Мякишевым. Немцы уже окружили нас с фланга. Я стал отстреливаться, в это время подбежал с ручным пулеметом младший лейтенант Григорьев и стал из пулемета вместе со мной из одной воронки расстреливать немцев. Немцы отвернули от нас и ушли в глубь нашей обороны.
Пришел связной и сказал, что младшего лейтенанта Григорьева с пулеметом вызывает комполка, и он ушел. Мне отзыва не было, и я не мог покинуть позицию.
А Мякишев встал за одну-единственную здесь ель и стоит, не стреляет. Вижу, патронов
От ели до воронки была около трех метров, а впереди маленькие, с метр высоты кустики. Лежу в воронке. Вокруг стало тише. Смотрю, правее по маленькому редкому лесочку идут друг за другом колонной немцы, человек двенадцать. Подпустил метров на пятьдесят и стал стрелять. Немцы падали, я их расстреливал. Некоторые залегали и стреляли в моем направлении, на елку, считая, что я нахожусь за елкой, а она находилась правее меня метра на три, и поэтому немцы не попадали. Воронку из-за кустиков не было видно. Лежачих я тоже поражал… Всего из них свалил я 23 фашистов. Далее подход немцев прекратился, стало тихо.
Наступила ночь. Осмотрелся, наших никого кругом нет. Понял, что нужно искать своих. Пошел к своей палатке, а на этом месте лежат убитые — погибшие мои бойцы: Селезнев, Симоненко, Швырев, Авдюков и другие. Сел среди них. Попервости стало неприятно сидеть одному среди погибших. [64] Было очень жаль их, хорошие были товарищи.
Утром рядом с Селезневым лежал, когда отстреливались. И в голове, и в сознании не укладывалось, что вот только сегодня с ними разговаривал, а теперь они лежат неподвижными.
Сам не знал, где я и где свои. Пошел искать.
Зашел в ячейку комполка, там тоже никого. Вышел на дорожку, ведущую в тыл, прошел кустарник, вышел на полянку. С левой стороны из леска из автомата меня обстреляли. Видимо, немцы, так как тогда еще только у них были автоматы. Подстрелили мне немного шинель на животе. Заиграла наша «катюша», по шуму понял — сюда, и упал вдоль дороги. Снаряды рвались кругом меня огненными столбами. Некоторые разорвались в трех метрах от меня, но я лежал в дороге, как в мелкой траншее, и они не поразили. Когда второй раз «катюша» выпустила снаряды, они рвались впереди меня, в нашем тылу.
Прошел луговые места, подошел к большому лесу. Слышу:
— Стой! Кто идет?
Говорю:
— Свои.
Захожу к ним в кусты. Там комполка и еще человек десять. Комполка спросил:
— Где был?
Рассказывал, где был и что там немцев нет. Не поверили. Командир послал помощника начальника штаба проверить. Пошли, проверили — никого нет. Тогда пошли звать всех.
Немцы наступали двумя направлениями на нас. Атаковали передний край, командный пункт полка и продвинулись на полтора-два километра. Ночевать в лесу не стали и на обратном пути, в свои укрепления утащили всех раненых и почти всех убитых с нашей обороны.
Утром отправили Казакова к моей позиции
Посчитали, что я нахвастался, и даже не поблагодарили за то, что я не оставил позиции.
Куда— то девались при атаке немцев комроты Останин, политрук Зырянов, лейтенант Король и начсвязи, а также и другие бойцы…
Командиром роты стал коммунист Маликов.
Были разные пополнения, в том числе казахи, узбеки и другие национальности Средней Азии, не привыкшие к морозу. Пожилые, видимо, верующие… Если одного убьют, они соберутся вокруг него, а следующей миной или снарядом убивает их. Одного раненого ведут в санчасть несколько человек. Передний край пустеет. Были и моложе пополнения и лучше обученные.
Особенно запомнились три молодежных батальона, среднего возраста [65] лет двадцати, в белых халатах. Как пришли, сразу пошли в наступление, и через полтора часа из них почти никого не осталось.
Пополнения приходили, и мы все вели наступления, а немец нас как траву косил.
Перед позициями немцев все было избито снарядами, устлано трупами и даже кучи трупов были, так как раненые тянулись, наваливались на трупы и тоже умирали или замерзали. У нас ячеек или траншей никаких не было. Ложились в воронки и за трупы, они служили защитой от огня противника.
Опять было организовано наступление несколькими стрелковыми полками. Наш полк наступал с левой стороны шоссейки, идущей от Селищенских казарм. Ценой огромных потерь полка была занята водокачка, отбит один дом на улице.
Бойцы находились в яме подполья дома. Комполка Красуляк, комиссар Ковзун, я и телефонист Поспеловский — в траншейке возле дома. Справа от нас в стороне Чудова из укрепленных домов вели по нам сильный пулеметный огонь.
Комполка позвонил комадующему артиллерией Давберу и сказал ему:
— Видишь, от тебя, правее водокачки дома?
Он сказал:
— Вижу хорошо.
Которые через поля, конечно, были хорошо видны.
— Дай по ним огонька.
И он дал выстрелы, но не по домам, а по нашей позиции. Один осколок чуть не поразил нас троих, стоявших рядом в траншее. Нельзя было высунуться, так как из всех укрепленных домов открывали шквальный огонь. Подавить его было нечем, кроме винтовки. Когда стемнело, комполка сказал:
— Никонов, отвечай за оборону, я отдохну немного.
Я хотел перезарядить карабин, а затвор отказал. Подошел к куче винтовок, оставшихся от раненых. Подобрал одну винтовку и хотел спуститься в дом. В это время немцы стреляли трассирующими зажигательными пулями по дому, и он загорелся. Бойцы человек семь выскочили из дома и — бежать.
Сказал об этом комполка. Он поднялся и крикнул: «Стой!», а они бегут. Стал стрелять по ним, двое повалились. Я сказал ему:
— Хоть всех убей, теперь бесполезно.
Он бросил стрелять. Дом разгорался вовсю.