Власть без славы. Книга 1
Шрифт:
После некоторого раздумья Пэдди ответил:
— Да он кого хочешь будет защищать, лишь бы заплатили побольше. У меня-то денег нет, но я поговорю с братом. Ты его не знаешь, Джек, хоть он тебе и родня. Хороший парень, образованный и все такое.
От мысли, что такой могущественный человек, как адвокат Гарсайд, может взять на себя его защиту, Джон Уэст заметно смягчился.
— Я человек слова, Пэдди, — торжественно заявил он. — У тебя будет хороший защитник, а если тебя посадят в тюрьму, я буду три месяца платить тебе по пятьдесят фунтов, а потом и по сто.
Великодушное
— Завтра же пойду к Гарсайду, — сказал Джон Уэст. — Мы выиграем это дело, а потом покажем столичным ищейкам, что и мы кое-что умеем. А вы, — продолжал он, глядя на Джо и Барни, — решайтесь на что-нибудь. Если трусите — так и скажите!
— Я тебя не брошу, Джек, ты и сам это знаешь. Разве только станет уж очень опасно. Я беспокоюсь за мать. Что она скажет?
Джон Уэст помолчал, потом ответил негромко:
— О матери я уж сам позабочусь. Ну, а ты, Барни?
Барни украдкой оглянулся на дверь и, понизив голос, ответил:
— Там видно будет, Джек. Пока что я, как всегда, буду собирать ставки на фабрике, а в субботу вечером работать в лавке.
Вошла Флорри, жена Робинсона, с чаем и булочками. Барни очень церемонно, явно гордясь своей подругой жизни, представил ее гостям. Это была крепкая, миловидная женщина, с тяжелым узлом пепельных волос на затылке. Она довольно приветливо поздоровалась со всеми, однако Джон Уэст прочел в ее взгляде холодность и недоверие.
Поставив перед каждым из гостей чашку чая с булочкой, Флорри села на диван рядом с Барни.
— Слушай, милый, — сказала она, — ты же уверял меня, что больше не работаешь в тотализаторе. Я слышала, что вы здесь говорили. Вы так кричали, что я не могла не слышать. — Она говорила без злобы, но с явной обидой в голосе.
Барни опустил голову, словно провинившийся школьник.
— Видишь ли, дорогая моя, я думал, что большой беды не будет, если я стану работать только по субботам.
— Ты мое мнение знаешь, Барни, — ответила Флорри. — Хорошо иметь немного лишних денег. Но, по-моему, лучше мучиться и жить на твое жалованье, пока не станет легче, чем прирабатывать таким путем.
Барни ничего не ответил, но Джон Уэст сказал:
— Я веду дело честно. Все любят играть на скачках. Не у меня, так у другого будут ставить.
— До этого мне дела нет, — сухо сказала Флорри. — Я только знаю, что Барни не дурак какой-нибудь, и я хочу, чтобы он добился чего-нибудь лучшего. А пока что обойдемся и его заработком.
Джон Уэст не имел ни малейшего желания спорить. Слова Пэдди о Дэвиде Гарсайде окрылили его надеждой. Он допил чай, извинился перед хозяйкой и вышел вместе с Джо.
Дом Уэстов был погружен во мрак и безмолвие; слышался только храп старика. Братья, стараясь не шуметь, пробрались в свою комнату, быстро разделись в темноте и легли. Особенно торопился Джон: он до смерти боялся, как бы мать не окликнула его.
На другое утро за завтраком миссис Уэст не проронила ни слова, и ее лицо приняло прежнее сурово укоризненное выражение. Она ничего не сказала сыну. Джон молча взял шляпу и отправился в Мельбурн.
Если
Гарсайд был одним из защитников, когда судили членов правления первой обанкротившейся строительной компании. Остроумие его так и сверкало в мрачном полутемном зале суда; под его беспощадным перекрестным допросом от свидетелей обвинения только клочья летели. Грабители, злостные спекулянты землей, мошенники, убийцы и жулики — все были равны для Дэвида Гарсайда. Он защищал их виртуозно, с увлеченьем и блеском. Почему же не приобщить к своей клиентуре и владельца пресловутого тотализатора в Керрингбуше?
Джона Уэста ввели в просторную контору на первом этаже большого солидного здания. Гарсайд оказался человеком незаурядной наружности: высокий, плечистый; седина, кое-где мелькавшая в длинных волосах и бороде, придавала ему чрезвычайно почтенный вид; из-под густых бровей глядели блестящие проницательные глаза; весь его облик и поведение говорили о необыкновенной живости характера и о глубокой, непоколебимой вере в самого себя. Когда он встал из-за большого кедрового дерева стола, Джон Уэст тотчас же заметил, что адвокат одет с иголочки и по последней моде. Не ускользнули от его внимания и цилиндр, и адвокатский парик, и тросточка, висевшая на вешалке в углу кабинета. Вокруг стола с трех сторон высились огромные книжные шкафы, заставленные преимущественно трудами по правоведению. Гарсайд торопливо обошел стол и крепко пожал руку Джону Уэсту.
Выступал ли Гарсайд перед присяжными или просто беседовал с клиентом, он никогда не стоял на месте, и руки его не знали покоя. Безостановочно шагая взад и вперед, он то закладывал их за спину, под полы сюртука, то воздевал их, то воинственно тыкал в воздух указательным пальцем, то ударял кулаком по ладони.
— Насколько я понимаю, вы пришли посоветоваться относительно предъявленного вам обвинения, — начал Гарсайд. — Я читал об этом в газетах. Беру я недешево, но я знаю, что вас это мало беспокоит. Я принадлежу к числу людей, которые считают, что азартные игры следовало бы узаконить; азарт не должен быть привилегией богачей; нельзя ограничивать его официальным тотализатором на Флемингтонском ипподроме и игрой в карты на балах и в клубах. Закон об азартных играх в нашей колонии оставляет много лазеек, мистер Уэст. Мне они отлично известны. Я неоднократно с успехом пользовался ими. Возьмем, к примеру, ваше дело. Полиция обманула бдительность ваших людей, стоявших… э-э… как это у вас называется?