Власть без славы. Книга 1
Шрифт:
Мэгги дышала ровно и глубоко — она уже опять уснула. А он тихо лежал в темноте; сон не шел, хоть он и устал до полусмерти. И чего они стоят там, на углу? Может, все-таки что-то затевают? Среди бела дня от таких мыслей отмахиваешься, а вот когда лежишь тут в темноте, зная, что они подкарауливают, может быть замышляют что-нибудь… Они не остановятся ни перед чем, даже перед убийством. Э, приятель, брось расстраиваться по пустякам, не посмеют они тронуть Дэйва О’Флаэрти. Да, но Уэст сейчас в Сиднее. Может, он нарочно уехал, чтобы обеспечить себе алиби…
Мысли его стали путаться и, несмотря
Теплая летняя ночь окутывала дом, тихий и темный. Двое в кепках, надвинутых на самые брови, подкрались к забору. Из окна в первом этаже все еще падал свет. Стараясь не попасть в полосу света, зловещие фигуры прижались к стене.
Раздался звон разбитого стекла. Миссис О’Флаэрти привскочила в постели.
— Дэйв, Дэйв! — позвала она дрожащим, прерывающимся шепотом. — Проснись, Дэйв! В доме кто-то ходит!
Она отчаянно трясла мужа за плечо. Наконец он проснулся и тоже сел, протирая глаза.
— Что такое, Мэгги?
— В доме кто-то ходит. Я слышала, как будто стекло разбилось. И, кажется, в гостиной свет.
Дэйв О’Флаэрти выхватил из-под подушки револьвер и спустил ноги с кровати.
— Кажется, это я оставил свет в гостиной, — сипло прошептал он. — Может быть, тебе просто послышалось?
— Да нет же, я проснулась от шума, — ответила жена; он на цыпочках пошел к двери. — Бога ради, Дэйв, осторожнее!
Дэйв О’Флаэрти подкрался к окну. Два человека бежали под деревьями парка напротив. Он поднял револьвер, но они уже скрылись в темноте.
Миссис О’Флаэрти смутно различала силуэт мужа у окна, поднятый револьвер в его руке.
— Что такое, Дэйв? Что там?
— Ты права, — негромко сказал он. — Сегодня двое шли за мной по пятам до самого дома, а сейчас они удрали через парк. Пойду вниз, посмотрю, что это был за шум.
Едва он договорил, оглушительный взрыв раздался в ночной тиши, дом содрогнулся, пол затрясся под ногами, со стен попадали картины. Миссис О’Флаэрти пронзительно взвизгнула и натянула на голову одеяло. В доме послышались крики, стоны, словно на поле битвы, усеянном ранеными. На мгновенье Дэйв О’Флаерти окаменел, потом опрометью выбежал из комнаты; в коридоре он столкнулся со старшим сыном, юношей лет восемнадцати; тот кричал что-то невнятное.
Внезапно Дэйв услышал треск пламени; клубы дыма вползали по лестнице. Миссис О’Флаэрти выбежала из комнаты с криком:
— Дети! Дэйв, бога ради, спасай маленьких!
Пламя трещало все сильнее, все яростней. Фантастические тени плясали по стенам, дым на верхней площадке становился гуще. Чувствовался едкий запах газа.
Дэйв схватил сына за плечо и встряхнул:
— Возьми себя в руки, сынок. Беги, только не с переднего крыльца, там горит, а черным ходом. Вызови пожарных. Живей! Живей!
Сам Дэйв бросился спасать младших детей. Кашляя и отплевываясь, он ощупью пробирался сквозь дым в детскую, откуда доносился громкий плач малышей; Мэгги уже выводила на верхнюю площадку лестницы насмерть перепуганную старшую дочь — девочку лет пятнадцати.
О’Флаэрти вынырнул из клубов дыма, неся в охапке обоих детей, и начал спускаться по лестнице; жена и старшая дочь шли за ним. Вся гостиная
— Бегите через черный ход!
Огонь уже настигал их, они задыхались в дыму… но вот наконец и дверь!
Десятки людей, полуодетые, кто в чем, собрались вокруг горящего дома. Соседки утешали миссис О’Флаэрти и детей; несколько добровольцев под командой Дэйва пытались хоть что-нибудь вытащить из огня.
— Я думал, землетрясение, ей-богу! — сказал кто-то.
Прибыла местная пожарная команда; на огонь направили слабую струю воды; несколько пожарных подошли к черному ходу и стали помогать Дэйву вытаскивать вещи. Весь фасад дома пылал, густые клубы дыма поднимались к небу.
Через полчаса от дома остались только четыре каменных стены. На место происшествия явились репортеры. Они нашли Дэйва О’Флаэрти на заднем дворе — он был в ночной сорочке, весь черный от дыма и сажи. При тусклом свете фонаря репортеры поспешно раскрыли блокноты.
— Кого вы подозреваете в этом подлом покушении на вашу жизнь? — спросил один из них.
— Никаких сомнений быть не может, — решительно ответил О’Флаэрти, — это устроили люди, занимающиеся незаконным букмекерством, которых я преследовал по долгу службы. Они установили слежку за мной и за моим домом. Я ждал чего-нибудь в этом роде. Я знал, что настанет мой черед. Человеку, который выступал в печати против азартных игр, проломили голову. У лавочника, который помогал полиции, четыре раза били стекла. Еще на одного напали и изувечили на всю жизнь. Я вам точно говорю, тут у нас, в Мельбурне, есть шайка тамманистов, они на все способны. — Дэйв в гневе повысил голос. — С ними можно только одним путем покончить — издать новый закон. Может быть, этот случай откроет парламенту глаза. А уж если нет, тогда, стало быть, бандиты, которые издеваются над законами, могут делать с нами что хотят!
Явились двое полицейских, и Дэйв вместе с ними и с начальником пожарной команды тщательно осмотрел дымящиеся развалины, оставшиеся на месте его скромной гостиной. Они установили, что окно гостиной было разбито и через него брошена в комнату бомба: бутылка из-под пива, наполненная порохом, с привязанным фитилем.
— Они увидали в комнате свет и решили, что я еще тут, — сказал Дэйв О’Флаэрти.
— Если б вы были здесь, начальник, от вас бы и мокрого места не осталось, — сказал один из полицейских.
На другой день люди с изумлением и страхом читали в газетах подробности покушения на О’Флаэрти, описания взрыва и пожара. А еще через двадцать четыре часа во всех газетах появились редакционные статьи, направленные против «эпидемии азарта»; правительство обещало пятьсот фунтов награды за сведения, которые помогут найти виновника преступного покушения; начальник полиции Каллинан торжественно заявил, что он в ужасе от случившегося; а Джон Уэст уже возвращался домой из Сиднея.
В день, когда ожидалось возвращение Джона Уэста, настроение в клубе было самое мрачное. Франт Алек и Барни Робинсон играли на бильярде, но мысли их были далеко; оба давали промах за промахом, счет подвигался медленно, да и разговор не вязался.