Власть без славы. Книга 2
Шрифт:
Однако мало-помалу военная горячка захватила и его: он спорил, обсуждал события, подолгу сидел над газетами.
Из-за войны правительственная комиссия отступила на второй план и в мыслях Джона Уэста и на страницах газет штата Виктория.
Уотти показал, как ему было велено, чем вызвал немалое смятение. Юрист, назначенный в помощь комиссии, воскликнул: — Вы что, мистер Уотти, приносите себя в жертву? Хотите стать мучеником?
На это Уотти ответил дрожащим голосом: — Нет, вовсе нет.
Комиссия продолжала расследование и даже посетила Трамблуорда в больничной палате, чтобы выслушать его показания и подвергнуть перекрестному допросу.
Трудно
Два дня назад смерть сжалилась наконец над его женой Мартой, которая последние три года провела в психиатрической больнице близ Сиднея. Рядом с Фрэнком Эштоном у могилы Марты стояли оба его сына с женами и двое внуков. Никто не плакал, хотя лица у всех были печальные. Душевная болезнь убила в Марте все человеческое еще прежде, чем пришла смерть, и даже самые близкие люди не чувствовали к ней былой привязанности.
Марта была безумна, а теперь она умерла; так лучше для нее: смерть избавила ее от помешательства, от частых буйных припадков. Такими мыслями утешал себя Фрэнк Эштон, глядя, как последние комья земли падают на могильный холм; скоро здесь ляжет надгробный камень, будут посажены цветы, вырастет сорная трава… Но, покинув кладбище, он невольно поддался печали, и раскаяние овладело им. Разве шел бы он так радостно к алтарю сорок лет назад, если б мог заглянуть в будущее? Разве, если б он мог предвидеть одиночество, разочарование, упреки совести, мучившие его в последние годы, он не остался бы в Англии, вместо того чтоб приехать сюда в погоне за славой? Тогда не пришлось бы ответить «нет!» на извечный вопрос: стоила ли игра свеч?
В тот же вечер сыновья с женами и детьми уехали домой в Мельбурн, оставив Эштона одного в двухкомнатной квартире на окраине Сиднея, в районе порта. Дом, в котором он жил, принадлежал ему; сдавая внаем квартиры, он скопил немного денег. А построил он этот дом на дивиденды, которые принесли ему акции золотых приисков, когда-то подаренные ему Джоном Уэстом. В Мельбурне он теперь бывал лишь изредка и поэтому почти не виделся с Джоном Уэстом, однако при случайных встречах они разговаривали довольно дружелюбно.
Он поселился здесь еще до того, как Марту взяли в больницу. Он так уговаривал жену тихо и мирно доживать с ним свой век, однако характер ее портился все больше — злоба и неуживчивость перешли в буйное помешательство. Он терпел до последней возможности, но в конце концов пришлось обратиться к врачам. После этого он решил еще строже держаться слова, которое дал самому себе: забиться в свою конуру. Но был на свете человек, который не забывал его, — Гарриет. Она писала ему из Мельбурна уже после того, как Марту поместили в сумасшедший дом; но он не отвечал на письма, и Гарриет под конец перестала писать.
С тех пор как Эштон уединился в этой квартире на краю города, он почти безвыходно сидел дома и писал свои мемуары — «марал бумагу», по его выражению. Он рассказал о детстве, проведенном в Англии, о морских плаваниях, о своей политической деятельности вплоть до возвращения из России. Его снова потянуло в море; к тому же им владело сильное желание еще раз
За полгода до смерти Марты его здоровье, много лет не причинявшее ему особых хлопот, резко ухудшилось. Артрит обострился, а на боку появилась злокачественная опухоль. Он спешил закончить свои мемуары: ему хотелось раскрыть подоплеку так называемого «плана премьера», разоблачить Тэргуда, Саммерса и всю их клику, доказать тлетворное влияние Джона Уэста и католической церкви на лейбористскую партию. Но зрение его с каждым днем слабело, мысль работала вяло, и писал он без былого огня и блеска.
В вечер после похорон, сидя в одиночестве за своим письменным столом, Фрэнк Эштон думал о Гарриет. Память о ней никогда не покидала его, но во время болезни жены он не решался даже писать Гарриет, а теперь — одинокий, удрученный, он вправе уйти к ней, если она еще не забыла его. Вправе ли? Старый, больной — ему нужна сиделка, а не возлюбленная. Ведь ему под семьдесят. А Гарриет? Да ей, наверно, за пятьдесят! Странные шутки шутит жизнь. Почему он не ушел к Гарриет давным-давно? Смелости не хватало. Фрэнк невольно говорил себе, что поступил неправильно и что, если бы он ушел в свое время к любимой женщине, это было бы лучше для всех, в том числе и для бедной Марты. Да, вся жизнь его — позорный провал. Он не умел решительно отстаивать свои убеждения не только в политике, но и в своих отношениях к обеим любившим его женщинам. Он добился только того, что сделал несчастными и ту и другую. А теперь, на склоне лет, когда смерть Марты вернула ему свободу, он придет к Гарриет, если она примет его, — придет с разбитым сердцем и немощным телом.
Три недели он колебался, потом вдруг принял решение и самолетом отправился в Мельбурн. Прямо с аэродрома он на такси поехал в свой бывший избирательный округ, где в маленьком доме жила Гарриет вместе с замужней сестрой.
Он подошел к калитке, тяжело опираясь на палку.
Дверь отворила Гарриет. Сначала она не узнала его, потом ахнула и торопливо заговорила: — Фрэнк, ты? Заходи, заходи, пожалуйста.
Она помогла ему дойти до маленькой гостиной и села рядом с ним на диван. Он заметил, что в волосах ее мелькает седина, но выглядела она молодо, на все еще миловидном лице почти не было морщин.
— Гарриет, — начал он, — я не мог заставить себя написать. — Марта… она…
— Знаю, Фрэнк. Я встретила твоего сына. Из того, что он мне рассказал, я все поняла…
— Я подумал… может быть… Ты видишь, я болен, одинок… я…
Она положила ладонь на его руку. — В этом доме есть отдельная квартирка. Хорошая солнечная спальня и маленький кабинет с камином. После смерти матери там осталась вся мебель, и я всегда держала комнаты в чистоте и порядке. Я думаю, тебе здесь будет удобно, а я с радостью стану ухаживать за тобой.