Власть без славы

Лаптев Иван

Еще раз вернусь к тому, что без дозволения Генерального секретаря ЦК КПСС такие действия были бы невозможны, даже немыслимы. Какая же нечистая сила диктовала ему такое самоубийственное дозволение? Почему-то у нас редко затрагивается этот вопрос, возможно, считается, что все это — дела давно минувших дней. Нет, нет, все это актуально, интересно и сегодня — кто знает, какие у нас еще появятся правители.

Кроме экономических потерь — выкорчеванные виноградники не восстановлены и по сей день, — есть еще одна потеря, она теперь уж никогда и ничем не компенсируется. Суть ее, по-моему, в том, что впервые Горбачева заманили в крупную ловушку (после он в такие ловушки попадал неоднократно), заставили его растратить значительную часть авансированного народом доверия, предопределили

деформацию его политики. У широких масс появились основания думать, что они говорят с М. С. Горбачевым на разных языках, чувствуют и понимают жизнь по-разному. Ни сам Горбачев, ни окружающая его группа интеллектуалов не заметили, как под давлением никогда ранее не волновавшихся о здоровье и трезвости населения нескольких членов Политбюро первоначально восторженная реакция глубинки сменилась глухим ворчанием, а затем и справедливой обидой за то, что принятые меры априори исходили из мнения, что весь советский народ — сплошные алкоголики. Любые решения родной партии у нас имели, как известно, тотальный характер.

В феврале или марте уже 1987 года «Известия» опубликовали заметку своего знаменитого фельетониста В. Д. Надеина об ошибочности и бесперспективности предпринятых мер. Я был уверен, что это уже всем ясно, особенно людям, которым я же каждые две недели посылал обзоры редакционной почты по этой тематике. Ничего подобного! Пришлось в очередной раз выдерживать высокую температуру белых телефонов…

Главное же все-таки заключалось в том, что реальная, последовательная, спокойная работа, противодействующая широко распространенной болезни, за все это время так и не была налажена. Не было создано, как постановлялось, развитой системы врачебной помощи, хотя многие врачи-наркологи трудились, как говорится, не за страх, а за совесть. Не сложилась сеть профилакториев, предусмотренная решением ЦК КПСС и последовавшими за ним указами Президиума Верховного Совета РСФСР. Не получили развития формы и места отдыха людей, проведения свободного времени. Почти не сдвинулось с мертвой точки строительство заводов по производству пива и безалкогольных напитков. Не удалось разорванные контракты на поставку из-за рубежа линий по розливу водки и вин, включая шампанское, заменить контрактами на приобретение линий по розливу газированных вод и соков. Почти ничего не удалось. Зато… Зато… Но об этом немного ниже.

В 1988 году умер академик Ю. А. Овчинников, председатель Всесоюзного общества борьбы за трезвый образ жизни. Юрий Анатольевич долго и тяжело болел, кроме того, у него была очень важная сфера научных исследований, он занимался, насколько я помню, биологическими мембранами, один раз его даже заслушивали по этому вопросу на Секретариате ЦК КПСС. Кроме того, он был вице-президентом Академии наук СССР, так что до «трезвенников» у него руки вряд ли доходили. Там заправляла группа бывших сотрудников аппарата ЦК КПСС во главе с Н. С. Черных, бывшим зав. сектором Отдела пропаганды ЦК. Он был направлен на эту работу в качестве первого заместителя Ю. А. Овчинникова, с энтузиазмом занимался искоренением национального порока, и никакой председатель ему не был нужен. Но порядок — дело святое.

И однажды, через месяц или два после похорон академика Овчинникова, мне снова позвонил Е. К. Лигачев. Поинтересовался, как дела, спросил про тираж. Тираж у нас тогда рос очень быстро, переваливая уже за 11 миллионов, никогда, ни до ни после, такого тиража у «Известий» не было и, наверное, уже не будет. Лигачев выразил восторг по этому поводу — молодцы! молодцы! — а потом, быстро меняя тему, сказал:

— Ну, ты, Иван Дмитриевич, конечно, в курсе, что мы потеряли Юрия Анатольевича Овчинникова? Замечательный был человек! Замечательный!

— А чем он был болен? Что за диагноз? — спросил я.

— Да вроде бы переоблучился во время опытов. Ученые наши, ведь знаешь, себя не берегут. Это уже не первый такой случай.

Мы повспоминали такие случаи, начиная с Мари Склодовской-Кюри. А потом Лигачев продолжил:

— Так вот есть мнение, что тебе надо возглавить это общество. Работа, сам понимаешь, для нашего народа жизненно,

жизненно необходима, — подчеркнул он.

— Юрий Кузьмич! — закричал я. (Лигачев предпочитал почему-то, чтобы его называли Юрием. Видимо, имя Егор ему не нравилось.) — Побойтесь бога! Я же кроме редакторства еще и председатель Союза журналистов СССР — тоже ведь общество! Мне не потянуть два общества. А газета? Она с каждым днем все больше времени требует!

— Ничего, ничего, ты у нас парень крепкий, выдержишь.

— Да что же — кроме меня нет, что ли, никого?!

— Мы в Политбюро считаем, что нет. Ты с первых дней отслеживаешь эту работу, ты по ней имеешь всю информацию — у меня вон на столе целая стопа твоих справок. Кого же нам еще искать?

— Не могу, поймите, Юрий Кузьмич, не могу! — умолял я.

— Иван Дмитриевич, ты у нас человек партийный или какой? — ударил он меня поддых. — Я ведь тебе не прогулку при луне предлагаю, я тебе про ответственное партийное поручение говорю.

— Все равно, Юрий Кузьмич, я буду звонить Михаилу Сергеевичу.

— С ним это уже согласовано.

Мне стало очень обидно за согласие Горбачева. Что, я ему иначе, чем в качестве посмешища, не нужен? (Тогда я еще не знал о способности Михаила Сергеевича согласовывать мимоходом куда как более важные вопросы.) Но не будешь же звонить Генеральному секретарю ЦК КПСС, выше власти которого в то время была только божья власть, и высказывать свои обиды.

Быстро созвали пленум «общества борьбы», единогласно проголосовали. Поздравляем, товарищ председатель!

Свадебным генералом я никогда не умел быть, считал, что уж если взялся за какую-то работу, то надо делать ее как можешь, без всяких уверток. Так же я собрался заняться и своей новой общественной нагрузкой. Занялся — и обнаружил это самое «зато».

Не сделав ничего существенного в практической сфере борьбы с пьянством и алкоголизмом, правление общества весьма преуспело в другом. Оно расположилось в старинном, специально для него отреставрированном особняке по ул. Чехова, 18. Оно обладало весьма приличным бюджетом — достаточно сказать, что каждый работающий в СССР человек отчислял один рубль в пользу этого общества. Один рубль, конечно, не деньги, но работающих-то было более 150 миллионов! Кроме того, общество финансировалось и из бюджета. Вот это халява, сказали бы раскованные граждане постсоветской России! Но самое большое открытие «зато» было еще впереди.

Как председатель, я однажды подписывал ведомости на выдачу зарплаты всем штатным работникам общества. Точнее, не ведомости персоналий, такие документы шли только по центральному правлению, а разрешения на выплату зарплаты в таких-то и таких-то размерах республиканским, краевым, областным, а кое-где и окружным отделениям, их штатным сотрудникам — председателям, заместителям, заведующим отделами, бухгалтерам — полный чиновничий перечень. Взглянув на суммы, я поинтересовался у Н. С. Черных, сколько же у нас народу в штате по стране в целом? Николай Степанович помялся, но не ответить было нельзя. Цифра меня оглушила.

— Сколько, сколько? — переспросил я.

— Семь тысяч сто пятьдесят три человека.

— И что же делает такая прорва народу?

— Ведет работу, — пояснил мне мой первый заместитель по руководству обществом. И перечислил: организуют наркологические центры, следят за соблюдением правил торговли, работают с неблагополучными семьями, занимаются художественной самодеятельностью, чтобы отвлечь людей от греха…

Газета «Известия» в 1988 году имела в стране очень мощную корреспондентскую сеть — 60 собственных корреспондентов, каждый из которых подбирал себе по 5–10 внештатников. Информация от них была всегда точной, оперативной и полной. Поэтому я знал о работе отделений общества трезвости, думаю, несколько больше, чем Н. С. Черных. Но спорить с ним не стал. Понял, что у нас возник еще один гигантский бюрократический аппарат, который, в строгом соответствии с законами Паркинсона, уже не нуждался больше в объекте приложения своих сил, будучи полностью загружен самим собой. 7153 аппаратчика уже никогда не выпустят «борьбу за здоровье народа» из своих рук.