Власть холодного железа

Бриггз Патриция

Конечно, Сэмюэль помнит, как зовут Тима: он такое не забывает. Тиму польстило, что его узнали; это было написано у него на лице.

— А это Остин Саммерс, — сказала я очень громко — без всякой необходимости, потому что у Сэмюэля слух не хуже моего. — Остин, познакомьтесь с народным исполнителем и врачом доктором Сэмюэлем Корником.

Я вчера слышала, как его так представляли, и видела, что ему это очень не понравилось. Теперь я могла это использовать.

Сэмюэль раздраженно посмотрел на меня и с улыбкой повернулся к тем, с кем мы делили столик.

Я продолжала невинно улыбаться, скрывая

торжество из-за того, что сумела ему досадить, а Сэмюэль и Тим углубились в обсуждение общих тем в английских и валлийских народных песнях; Сэмюэль был очарователен, Тим педантичен. Чем дольше они беседовали, тем меньше говорил Тим.

Я заметила, что Остин наблюдает за своим другом и Сэмюэлем с тем же приятным выражением на лице, что и у меня, и подумала: что скрывается под этим выражением?

Рослый мужчина влез на стул и громко свистнул; такой свист заставил бы замолчать и гораздо большую толпу. Когда все затихли, он приветствовал нас и сказал несколько слов благодарности людям, ответственным за проведение «Перекати-поля».

— Ну ладно, — продолжал он. — Вы все слушали «Мошенников»… — Человек наклонился, поднял бодран, полил его водой из бутылочки, а потом с небрежным видом, всегда привлекающим внимание, побрызгал водой собравшихся. — «Мошенники» поют у нас с самого первого «Перекати-поля» — и я знаю о них кое-что такое, чего вы не знаете.

— Что? — закричал кто-то из толпы.

— У их главной певицы Сандры Хеннесси сегодня день рождения. И не просто день рождения.

— Ну я тебе покажу, — послышался женский голос. — Берегись, Джон Мартин!

— Сегодня Сандре исполняется сорок лет. Думаю, она заслужила песню в такой день, как вы считаете?

Толпа разразилась аплодисментами, которые быстро сменились выжидательной тишиной.

— С днем рожденья! С днем рожденья!

Он пропел это на мотив первых нот «Дубинушки» — пропел великолепным глубоким басом, который не нуждался в микрофоне, чтобы разнестись над толпой, а потом ударил в барабан небольшим симметричным молотом. БАМ.

Это твой день рождения.

БАМ.

Мрак, тоска, отчаянье,

Жизни окончание,

С днем рождения!

БАМ.

С днем рожденья!

И вся толпа, включая Сэмюэля, с энтузиазмом подхватила мрачный траурный мотив.

В помещение набилось больше ста человек, большинство — профессиональные музыканты. Весь ресторан вибрировал, как камертон: глупая песня превратилась в торжественный хорал.

Начавшись, музыка не смолкала; к барабану присоединились гитары, банджо, скрипки и пара ирландских свистков. Как только кончалась одна песня, кто-нибудь вставал и запевал другую, а толпа хором подхватывала.

У Остина оказался приятный тенор. Тим не попал бы в такт, даже если бы от этого зависела его жизнь, но вокруг было столько поющих, что это не имело никакого значения. Я пела, пока не приняли нашу пиццу, потом стала есть, а все продолжали петь.

Наконец я отправилась снова наполнить стакан содовой, а когда вернулась, Сэмюэль у кого-то занял гитару и первым затянул в

дальнем конце помещения разудалую соленую песню пьяниц.

За столом оставался только Тим.

— Нас все бросили, — сказал он. — Вашего доктора Корника попросили поиграть, а Остин пошел к машине за гитарой.

— Я кивнула.

— Стоит ему запеть… — я неопределенно показала в сторону Сэмюэля, — это надолго.

— Вы встречаетесь? — спросил он, повертел в пальцах расписную чашку и поставил ее на стол.

Я повернулась и посмотрела на Сэмюэля, который теперь пел один. Его пальцы летали по грифу гитары, на лице была широкая улыбка.

— Да, — солгала я. Хотя это никогда не будет правдой. Но проще сказать «да», чем объяснять нашу ситуацию.

— Он очень хороший музыкант, — сказал Тим. И, понизив голос так, чтобы я не могла услышать, добавил: — Некоторым достается все.

Я повернулась к нему и спросила:

— О чем это?

— Остин тоже очень хороший гитарист, — торопливо заговорил он. — Он пытался меня научить, но у меня обе руки левые.

Он улыбнулся, как будто это совершенно неважно, но складки у глаз говорили о горечи и зависти.

Интересно, подумала я. Нельзя ли это использовать, чтобы вытянуть из него информацию?

— Я понимаю, что вы чувствуете, — призналась я, прихлебывая шипучку. — Я в общем-то выросла с Сэмюэлем. — Конечно, он во много раз меня старше. — Я могу сыграть на пианино, если меня заставят. Могу даже спеть в такт. Но сколько бы я ни упражнялась… — на самом деле нисколько, — …у меня никогда не получалось так хорошо, как у Сэмюэля. А ведь у него не было никакой практики. — Я позволила прозвучать в голосе нотке зависти — точно такой, как у него. — Ему все достается легко.

Зи запретил мне помогать ему.

Дядюшка Майк велел не соваться в это дело.

Но я никогда не слушалась приказов — спросите кого угодно.

Тим посмотрел на меня, и я поняла, что он впервые увидел во мне личность.

Я спросила, где он научился валлийскому, и он оживленно принялся рассказывать.

Как все, у кого мало друзей, он не владел искусством общения, но был умен и при этом одержим и забавен. Огромные познания и очарование Сэмюэля заставили Тима замкнуться. Но благодаря Некоторому подбадриванию и, пожалуй, двум стаканам пива Тим расслабился и бросил попытки произвести на меня впечатление. Но прежде чем я это поняла, я обнаружила, что совсем забыла о своих тайных намерениях и увлеклась спором о сказаниях о короле Артуре.

— Все эти истории исходят от двора Элеоноры Аквитанской [37] , — убежденно говорил Тим. — Они должны были научить людей цивилизованному поведению.

Кто-то в другом углу громко, но фальшиво пропел: «Король Луи был французским королем до ре-во-лю-ции!»

— Конечно, — сказала я. — Например, как обмануть мужа с его лучшим другом. Или что единственный способ найти любовь — адюльтер. Ах, эта добродетель цивилизованных.

37

Элеонора, герцогиня Аквитанская, королева Франции, 1122–1204.