Власть и наука
Шрифт:
За успехами науки можно было следить даже из-за "железного занавеса", и во всех слоях общества окрепло понимание того, что конгломерат лысенковских идей практика не подтвердила.
Аналогично яровизации и летним посадкам картофеля быстро и с треском провалились все более поздние новинки. Чеканка хлопчатника была сама по себе вещью небесполезной, причем достаточно хорошо известной и до Лысенко (её применяли одно время за рубежом, например, на мелких участках в США, и в России /164/), но она требовала громадного ручного труда, и её энтузиасты быстро выдохлись. Отказ от законов семеноведения привел к тому, что были перепорчены сотни и сотни сортов (165). Политика полного запрета на изучение вирусов растений стала тормозом для развития вирусологии в СССР. То же произошло после заявления Лысенко о том, что "лавры генетиков не дают спать спокойно физиологам растений, генетики выдумали гены, а физиологи -- фитогормоны" (166). Важнейшее направление исследований, приоритет в котором был прочно закреплен за советским ученым Н.Г.Холодным, было разрушено. Лысенко также отрицал учение о генетических основах устойчивости растений (как и саму теорию гена) и препятствовал развитию работ по иммунитету у растений, в чем была
Но пока шло отрезвление от очередных "новаций" Лысенко, он уже внедрял в практику новые продукты своей мысли. К 1947 году их список стал так обширен, что несколько биологов написали объемистые труды, посвященные разбору вреда от них для экономики и науки страны. Владимир Павлович Эфроимсон, по его словам, передал в ЦК партии рукопись своей книги (более сотни машинописных страниц) с детальным разбором ошибок Лысенко и урона, понесенного страной19. В 1983-1987 годах В.П.Эфроимсон в беседах со мной повторял, что в рукописи его книги были документально разобраны многие факты очковтирательства, допущенные Лысенко и его подчиненными, за исключением разве "возрождения сортов" пшеницы методом внутрисортового скрещивания. Эфроимсон говорил мне, что не сумел сам найти материалов по этому вопросу, но ему было точно известно от друзей из Харькова, где он несколько лет работал после выхода из первого заключения, что незадолго до 1948 года такие материалы поступили в ЦК от крупных селекционеров. Сотрудники Отдела науки, по его словам, благодарили Эфроимсона и говорили, что его книга -- серьезный документ, помогающий разоблачить Лысенко (М.Д.Голубовский на протяжении многих лет утверждал, что сходную работу в ЦК передал Любищев). Сегодня найти следы этих документов в архивах ЦК партии за 1946-1950-й годы не удалось20.
Со второй половины 1947 года началась подготовка к новой конференции МГУ, на которой бы взгляды Лысенко были серьезно разобран. Не приходится сомневаться, что Цицин не случайно тянул более двух месяцев с отправкой своего ответа на письмо Сталина -- до 2 февраля 1948 года -- и отправил его точно за день до начала конференции в МГУ, на которой главным вопросом для обсуждения должна была стать лысенковская идея прямого приспособления живых организмов к внешней среде. Приглашения на конференцию разослали всем крупнейшим специалистам в стране, был приглашен и сам Лысенко, и его ведущие сотрудники. Биологи намеревались показать, что взгляды Лысенко противоречат научным фактам, дарвиновскому пониманию изменчивости и эволюции и, тем более, современным представлениям на этот счет. Комплекс этих проблем был подробно рассмотрен в докладах академиков И.И.Шмальгаузена и М.М.Завадовского и профессора И.М.Полякова. Биологи восстали против новой лысенковской "теории" -- "творческого дарвинизма". Лысенковцам нечего было возразить по существу.
Большинство специалистов, возможно, тогда считало, что ввиду само собой разумеющегося противоречия взглядов Лысенко и твердо установленных закономерностей науки постулаты "колхозного академика" не найдут себе места в советской биологии. Однако эти надежды оказались наивными. "Теория" Лысенко была положена в основу крупнейшего за всю историю человечества партийного плана по переделке природы (см. ниже главу "Период великих агрономических афер").
С одобрения Отдела науки ЦК партии 11 декабря 1947 года в Отделении биологических наук АН СССР было проведено обсуждение антидарвиновских взглядов Лысенко. Это обсуждение не предназначалось для широких кругов, более того председательствовавший академик-секретарь Отделения Л.А.Орбели строго предупредил присутствовавших о конфиденциальности всего происходящего и о запрещении делать записи или выносить из помещения любые материалы (168). Лысенко, выступавший в начале заседания, утверждал, как и прежде, что ошибка Дарвина была по своему смыслу политической, так как была связана с принятием "принципа перенаселенности", то-есть мальтузианства, являющегося антиподом марксистских взглядов. Несмотря на привнесение в обсуждение категорий политической борьбы, участники совещания почти единогласно выступили против взглядов Лысенко. По просьбе Отдела науки ЦК академик В.Н.Сукачев суммировал выступления в краткой форме и передал свое изложение в ЦК партии (169). В течение четырех месяцев тексты сделанных на совещании докладов были полностью подготовлены к публикации и переданы 10 апреля 1948 года в Редакционно-издательский Отдел АН СССР (170). Руководство Отделения ожидало, что издание сборника с выступлениями на совещании будет сильнейшим ударом по антинаучным построениям Лысенко. Однако сборнику не было суждено увидеть свет, так как совершившееся в тот же день событие вызвало гнев Сталина, который с помощью Политбюро ЦК партии прекратил всякую критику Лысенко на многие годы. Событием, вызвавшим такую реакцию Сталина, стало выступление Ю.А.Жданова в тот же день в Политехническом музее.
В ряды критиков Лысенко вступает Юрий Андреевич Жданов
Сталин, как пишет Ю.А.Жданов в своих воспоминаниях 1993 года (171), с вниманием и симпатией следил за его учебой на химфаке МГУ и за становлением его идейных взглядов (172).
По окончании университета в 1941 году Жданов-младший как свободно владеющий немецким языком работал в немецком отделе (Отделе по пропаганде среди войск противника) Главного Политуправления Красной Армии. По окончании войны он стал специализироваться по философии науки под руководством Б.М.Кедрова, защитил кандидатскую диссертацию. В годы учебы в МГУ он проделал под руководством В.В.Сахарова небольшой практикум по генетике и убедился в правоте правил Менделя и тех материалистических выводов, которые словесно "опровергали" лысенкоисты. Он смог убедиться в том, что не красивые слова, а строгость и продуманность законов отличают учение генетиков от "мичуринских" построений. Осмеивавшиеся "пресловутые законы Менделя" (фраза Мичурина, повторявшаяся лысенкоистами) неизменно воспроизводились в опытах, вопреки хуле лысенковцев. В то же время Ю.А.Жданову картина противостояния мичуринцев и биологов не казалась черно-белой. Он признавал много лет спустя (173),
Достоверно известно, что с конца 1947 года и весной 1948 года Отдел науки стал открыто собирать данные, компрометирующие Лысенко. Многие генетики лично посетили (и были приняты!) этот Отдел в сером мрачном здании на Старой площади, неподалеку от Политехнического музея (174). Жданов перечисляет имена нескольких генетиков, с которыми он переговорил в бытность свою заведующим Отделом науки ЦК ВКП(б). Многие оставили в Отделе свои докладные записки, справки о различных сторонах деятельности Лысенко и его группы. Юрий Андреевич, впрочем, указал на то, что часто он встречался и с сотрудниками Лысенко -- Столетовым и Глущенко, "общение с которыми было спокойным и деловым" (175).
Уникальное положение Ю.А.Жданова давало последнему возможность вести относительно независимую политическую линию, хорошо разобраться во многих научных вопросах, включая, вопросы биологии, генетики и биологической химии.
С другой стороны, и Жданов-старший относился к Лысенко с прохладцей, поскольку во многих своих речах с 1946 по 1948 годы, когда он как секретарь ЦК ВКП(б) громил деятелей культуры и науки в СССР, он ни разу не коснулся такой, казалось бы, благодатной темы, как роль выходца из трудового народа Лысенко в укреплении марксистско-ленинских позиций в биологии. Разбор предположений о неуважительном отношении А.А.Жданова к Лысенко в эти годы содержится в книге Л.Грэма "Наука и философия в Советском Союзе" (176), и надо сказать, что аргументация автора представляется мне более логичной, чем высказывания тех западных исследователей, которые склонны видеть в А.А.Жданове одного из покровителей Лысенко, хотя бы потому, что приемы того и другого имели много общего (177). Об отрицательном отношении Жданова-старшего к Лысенко говорил также И.А.Рапопорт, упоминавший, что Жданов рекомендовал Г.Ф.Александрову детально переговорить с Рапопортом и другими сотрудниками кольцовского института по поводу состояния исследований в генетике и затем информировать Жданова об этих беседах.
В то же время не подлежит сомнению, что симпатии Сталина к Лысенко вполне соответствовали политическим идеалам вождя и оставались неизменными почти до конца жизни Сталина.
Вникнув в аргументы обеих сторон, Ю.А.Жданов попытался помочь ученым. 12 февраля 1948 года он послал А.А.Жданову материалы, подготовленные академиком И.И.Шмальгаузеном21 , в которых суммировал ошибки Лысенко в его утверждениях о неверности взглядов Дарвина на процесс внутривидовой борьбы и эволюции. К этому он присовокупил свою записку (178). Через две недели (24 февраля 1948 года) он направил уже непосредственно Сталину (копии А.А.Жданову и Г.М.Маленкову) докладную записку "О тетраплоидном кок-сагызе" (179). Этот вопрос тогда был важным для оборонной промышленности, так как добываемое из каучуконосных растений кок-сагыза и тау-сагыза сырье использовали для получения резины. Промышленность, включая военную, напрямую зависела от источников сырья для выработки резин. Генетики, используя методы воздействия на хромосомы, добивались получения растений, в клетках тела которых число хромосом было удвоено по сравнению с произрастающими в обычных условиях растениями. Такие тетраплоиды (вместо обычных диплоидов) давали больше каучука, отсюда интерес большевистских властей к этому вопросу был очевидным. Лысенко же нацело отрицал роль упражнений с хромосомами, обзывал тетраплоиды уродцами и тем объективно вредил своей стране. Жданов-младший нашел силы, чтобы прямо об этом сказать:
"Вся история тетраплоидного кок-сагыза является ярким примером того, как полезное дело... всячески тормозится "руководством", находящимся под влиянием неверных установок Т.Д.Лысенко.
Работники системы Министерства резиновой промышленности были или запуганы, или старались всячески угодить господствующему направлению, в силу чего положительные данные о тетраплоидном кок-сагызе "засекречивались" и замалчивались... Наконец, в 1947 году, когда был впервые получен крупный урожай семян (2 тонны) главному агроному... Главрасткаучука прямо было заявлено академиком Т.Д.Лысенко, "Чтобы тетраплоида не было ни в совхозах, ни в колхозах"" (180).
Одной из форм оповещения партийных функционеров на местах о внутрипартийных изменениях служили так называемые партактивы и семинары лекторов обкомов и крайкомов партии. Как правило, к таким семинарам готовили ограниченное число текстов докладов (нередко в тезисной форме), чтобы, разъехавшись по местам, лекторы могли использовать нужные цитаты в качестве руководства к действию.
Именно такой семинар состоялся в Москве в Политехническом музее 10 апреля 1948 года. С лекцией о состоянии дел в биологии выступил Ю.А.Жданов, который фактически посвятил свое выступление критике Лысенко: монополизации им своего направления, постоянным голословным обещаниям огромных практических успехов и антинаучной позиции в ряде вопросов теории. Это событие одновременно представляется и чем-то исключительным и достаточно закономерным. Предыстория сбора материалов, характеризующих реальную картину научной несостоятельности Лысенко, показывает, что Ю.А.Жданов был хорошо подготовлен к выступлению. Но вряд ли дело ограничивалось собственными смелыми взглядами молодого Жданова. Смелость ему могла придать позиция отца, относившегося к Лысенко, как вспоминал Юрий Андреевич в разговоре со мной в 1987 году,"более чем скептически". В 1993 году он утверждал, что его отец "после мимолетних встреч с ним [Лысенко] говорил о низкой внутренней культуре Лысенко" (178)22 . Молодой партаппаратчик мог опираться также на высказанное ему с глазу на глаз лично Сталиным недовольство научной ограниченностью Лысенко. Жданов вспоминал, что во время одной из бесед со Сталиным лидер партии так отозвался о Лысенко: