Власть и наука
Шрифт:
"Язык Щедрина, к которому прибегает Презент, -- сказал он, -- используется тогда, когда нужно убить, а не тогда, когда хотят исправить" (79).
(Это было заявлено смело: не следует забывать, что Сталин тоже говорил и писал в том же презрительно-саркастическом тоне и частенько прибегал к цитированию Салтыкова-Щедрина с теми же целями). Одновременно Завадовский осудил несерьезное отношение многих генетиков к ошибкам Лысенко, видевших в них несущественные и неопасные выкрутасы безграмотного агронома. Завадовский звал генетиков к внимательному анализу именно генетических ошибок Лысенко, к предметному и детальному их разбору, к их публичному, а не кулуарному, как это нередко бывало, развенчанию.
"Генетик, видя в выступлениях своих оппонентов ворох нелепостей, готов пройти с миной пренебрежения к дискуссии, даже мимо того, к чему едва ли он должен и может относиться снисходительно" (80).
Помимо этого с докладами на сессии выступило еще несколько ученых на стороне генетики (Сапегин, Жебрак и другие).
Некоторые же специалисты, прилично разбиравшиеся в генетике, решили, что не объявить публично о своем признании правильности основных положений Лысенко в складывающихся обстоятельствах -- уже небезопасно. Особенно отчетливо это прозвучало в выступлении родного брата Завадовского -- Бориса Михайловича, также академика ВАСХНИЛ, выразившегося весьма категорично:
"Я должен прежде всего выразить свое восхищение той силой, с которой академик Т.Д.Лысенко поставил ряд кардинальных вопросов... Я считаю также необходимым разрушить миф-легенду о "вандалах", якобы поставивших своей задачей разрушить генетическую науку и не знающих ее ценности. Необходимо дать категорический отпор всем попыткам... изобразить атаку тов. Лысенко на некоторые каноны классической генетики как проявление "невежества, незнания основ этой науки"" (81).
В согласии с таким заявлением Б.М.Завадовский не удержался от критики выступавших до него Вавилова, Серебровского, Мёллера, своего брата и других, обвинив их в разработке проблем, далеких от нужд практики.
Выступление Бориса Михайловича отражало то, с чем много раз в истории сталкивались люди: с раздвоением сил в обществе, с отходом грамотных людей -- даже из одной семьи -- к разным полюсам. За два десятилетия до этого выходцы из одних семей нередко оказывались по разные стороны баррикад, одни шли в Белую армию, другие в Красную, одни сохраняли веру в идеалы самодержавия, другие со всей страстью вставали на сторону большевиков. Это не было чисто русским феноменом, такое поведение свойственно людям во всех странах, на всех континентах, во все времена. Это же произошло здесь, когда два брата выступили антиподами друг друга. (Забегая вперед, нужно, правда, сказать, что когда пришел 1948-й год, Борис Михайлович больше не шел на поводу у лысенковцев, а мощно выступил против них).
Проявилось на этой сессии и еще одно важное для оценки морального климата в советской науке положение. Не только братья Завадовские оказались по разные стороны научных "баррикад". Открыто разошлись между собой Вавилов и Кольцов. Конечно, можно и по сей день услышать, что, высказав публично осуждение плохого знания Вавиловым генетики, Кольцов нанес ему удар в спину. Но если вспомнить, сколько раз Вавилов публично превозносил полуграмотного Лысенко, как он настойчиво протаскивал его в члены-корреспонденты, академики, лауреаты, можно понять понять досаду образованных генетиков и прежде всего лидера биологов Кольцова. Мы увидим ниже, что даже сразу после этой сессии, когда Кольцов обратился к Президенту ВАСХНИЛ Муралову с письмом, осуждавшим поддержку лысенковщины и требовавшим принять резолюцию против лженауки, Вавилов в беседе с Кольцовым с глазу на глаз согласился с его оценкой, а при открытом голосовании предпочел уклониться от резолюции, предложенной Кольцовым.
Громадное значение должно было быть обращено на участие в дискуссии признанных лидеров советской селекции и агрономии. Почти единодушно
"Мы сейчас не имеем точного представления о том, что дает яровизация. Академик Лысенко говорит, что она дает десятки миллионов пудов прибавки. В связи с этим мне приходит на память рассказ из римской истории. Один мореплаватель, перед тем как отправиться в путь, решил принести жертву богам, чтобы обеспечить себе счастливое возвращение. Он долго искал храм, где было бы выгоднее принести жертву, и везде находил доски с именами тех, кто принес жертву и спасся. "А где списки тех, кто пожертвовал и не спасся?
– - спросил моряк жрецов.
– - Я хотел бы сравнить милость разных богов".
Я бы тоже хотел поставить вопрос академику Лысенко -- вы приводите урожаи в десятки миллионов пудов. А где убытки, которые принесла яровизация?" (82).
Академик Константинов оперировал уже упоминавшимися данными многолетней проверки яровизации. Его цифры были столь показательными, что даже газета "Правда" была вынуждена сообщить в информационной заметке о сессии:
"Академик Константинов считает, что яровизация не является универсальным агроприемом... Число случаев понижения урожаев из-за яровизации не так уж мало, чтобы ими можно было пренебрегать" (83).
Но приводились эти слова в "Правде" походя, скороговоркой, без комментариев (чтобы сохранить видимость объективного изложения основных событий на сессии). Складывалось впечатление, что к словам крупнейшего селекционера ни в Наркомземе, ни в ЦК партии прислушиваться не собирались10 . А между тем Константинов, которого по праву можно было назвать кормильцем народным, держал речь спокойно, вовсе и не стремился обидеть или принизить Лысенко. Закончив анализ яровизации, он остановился на ошибках Лысенко в вопросах семеноводства, объяснил, почему "брак по любви" нельзя применять на практике, почему нападки на метод близкородственного скрещивания (инцухт-метод) неверны (85). Он сказал:
"Если бы акад. Лысенко уделял больше внимания основам современной генетики, то его работа была бы во многих отношениях облегчена. Многие явления, над которыми акад. Лысенко ломает голову, придумывая для их объяснения разные теории ("брак по любви", "мучения", "ген-требование" и т. д.) современной генетикой уже научно объяснены. Отрицая генетику и генетические основы селекции, акад. Лысенко не дал генетике взамен ничего теоретически нового... Большое недоумение вызывает несерьезное отношение акад. Лысенко не только к генетике... Отрицание существования вирусов [имеется ввиду многократно повторенное Лысенко утверждение, что в падении урожаев многих культур, особенно картофеля, вирусы никакого значения не имеют, а все это обусловлено "вырождением крови" растений -- В.С.]... едва ли послужит интересам науки в нашей стране, тем более, что мы и так отстали в этой области" (86).
Аналогичным было выступление другого выдающегося селекционера А.П.Шехурдина. Его критика оказалась настолько серьезной, что "Правда" в том же репортаже с сессии была вынуждена отвести два предложения изложению взгляда этого ученого:
"Одним из первых выступает доктор сельскохозяйственных наук орденоносец Шехурдин (Саратовская селекционная станция). Он утверждает, что экспериментальные работы, проводившиеся несколько лет в Саратове, не подтверждают учения акад. Лысенко о вырождении сортов в результате самоопыления" (87).