Власть меча
Шрифт:
Этого оказалось достаточно. Больше ему говорить не пришлось. К наступлению ночи, когда остальные ушли в темноту, прощаясь и благодаря друг друга, и, хлопая дверцами, расселись по своим машинам, завели моторы и уехали по пыльной дороге, Мозес добился того, ради чего привел брата на «Ферму Ривония».
Хендрик стал полноправным членом Южно-Африканской коммунистической партии и Африканского национального конгресса.
Маркус Арчер отвел для Хендрика гостевую комнату. Хендрик лежал на узкой кровати и слушал, как Мозес и Маркус совокупляются в хозяйской
Мозес разбудил его еще затемно. Вместе с ними к «форду» вышел Маркус. Вельд побелел от изморози; белый налет хрустел под ногами и покрывал ветровое стекло «форда».
Маркус пожал Хендрику руку.
– Вперед, товарищ, – сказал он. – Будущее принадлежит нам.
Он остался в морозной темноте глядеть им вслед.
Мозес не сразу поехал обратно в город. Он припарковал машину под одним из высоких шахтных отвалов с плоской вершиной, и они с Хендриком поднялись по изрезанному эрозией склону – пятьсот футов крутого, почти вертикального подъема – и добрались до вершины, когда восходящее солнце расчистило горизонт и окрасило зимний вельд светлым золотом.
– Теперь ты понял? – спросил Мозес, когда они стояли плечом к плечу на краю пропасти, и неожиданно Хендрик, словно восход солнца, увидел весь грандиозный замысел брата.
– Ты не хочешь быть частью этого, – негромко сказал он, – даже самой главной частью. – Он широко развел руки, охватив все пространство под ними от горизонта до горизонта. – Ты хочешь все. Всю землю и все, что в ней есть.
Его голос был полон удивления перед грандиозностью этого замысла.
Мозес улыбнулся. Его брат наконец понял.
Они спустились с отвала и молча прошли к «форду». Молча поехали на «Ферму Дрейка», потому что не существовало слов, которые могли бы описать случившееся, как нет слов, удовлетворительно и достоверно описывающих рождение или смерть. Только когда они выехали за город и вынуждены были остановиться на перекрестке, где дорогу пересекала железнодорожная ветка, шедшая к одной из шахт, земная жизнь снова вмешалась.
Оборванный черный мальчишка, дрожа на зимнем северном ветру, подбежал к машине и помахал у стекла свернутой газетой. Мозес открыл окно, бросил мальчику медную монету и положил газету на сиденье между ними.
Хендрик заинтересовался и развернул газету так, чтобы оба могли видеть первую полосу. Шапка занимала целую колонку:
ОБЪЯВЛЕН СОСТАВ ОЛИМПИЙСКОЙ СБОРНОЙ ЮЖНОЙ АФРИКИ. НАРОД ЖЕЛАЕТ СПОРТСМЕНАМ УДАЧИ
– Я знаю этого белого парня! – воскликнул Хендрик, улыбаясь беззубым ртом: он узнал человека на одной из фотографий, сопровождавших текст.
– Я тоже, – согласился Мозес, но они смотрели на разные молодые белые лица в ряду снимков.
Конечно, Манфред знал, что дядя Тромп работает в самые необычные часы. Когда ночью, разбуженный переполненным мочевым пузырем, сонный Манфред выбирался из мастерской и брел к уборной у изгороди, он видел свет в окне дядиного кабинета.
Однажды
Однажды утром по пыльной дороге подъехал на велосипеде цветной почтальон; он привез большой пакет, завернутый в коричневую бумагу и украшенный марками, наклейками и сургучными печатями. Тетя Труди водрузила загадочный пакет на столик в прихожей, и все дети отыскивали предлог сходить в прихожую и посмотреть на пакет, пока в пять часов не приехал в своей коляске дядя Тромп. Девочки с Сарой во главе побежали к нему и обступили, не давая выйти из коляски.
– Папа, тебе пришла посылка.
Они толпились за дядей Тромпом, пока он медленно разглядывал пакет и читал надписи на нем. Потом пастор достал из кармана жилета перочинный нож с перламутровой ручкой, попробовал остроту лезвия на подушечке большого пальца, перерезал веревку, которой был обвязан пакет, и осторожно развернул коричневую бумагу.
– Книги! – вздохнула Сара, и девочки разочарованно удалились. Остался только Манфред.
В пакете было шесть экземпляров одной и той же книги, совершенно одинаковых, в красных кожаных переплетах, с напечатанным сусальным золотом названием, сверкающим, только из-под пресса. Что-то в поведении дяди Тромпа и в напряженном выражении, с которым он смотрел на Манфреда, ожидая его реакции, насторожило юношу и подсказало, что эти книги почему-то очень важны.
Манфред прочел на верхней книге название и решил, что оно слишком длинное и неуклюжее: «Африкандер: его место в истории и в Африке».
Книга была написана на африкаансе, молодом языке, который все еще боролся за признание. Манфред нашел это необычным: все главные научные труды, даже написанные африкандерами, печатались на голландском. Он уже собирался сказать об этом, когда его взгляд упал на имя автора и он вздрогнул и ахнул:
– Дядя Тромп!
Старик усмехнулся со скромным удовлетворением.
– Ты это написал! – Лицо Манфреда загорелось гордостью. – Ты написал книгу!
– Ja, йонг, даже старый пес может выучить новые штуки.
Дядя Тромп взял стопку книг под мышку и направился в кабинет. Он положил книги на середину стола и удивленно оглянулся: Манфред прошел в кабинет за ним.
– Прости, дядя Тромп. – Манфред осознал свою оплошность. Он был в этой комнате только раз в жизни, и то по особому приглашению. – Я не спросил разрешения. Можно мне войти, оум?
– Кажется, ты уже вошел. – Дядя Тромп старался выглядеть строгим. – Поэтому можешь остаться.
Манфред подошел к столу, спрятав руки за спину. В этом доме он научился уважать печатное слово. Его учили, что книги – самое большое сокровище человечества, вместилище данной Богом гениальности.