Власть над водами пресными и солеными. Книга 2

Ципоркина Инесса Владимировна

Когда головокружение и тошнота прошли, а триллионы иголочек в мышцах отплясали обязательную танцевальную программу, затекшие конечности подняли меня и бездумно понесли к открывшейся в конце набережной лагуне…

— Канал Гвидекка! Это — канал Гвидекка! — назидательно произнесла я, глядя на зеленое мокрое пространство, распахнутое передо мной до самой полоски домов на противоположном берегу. — Большой канал узенький,

а этот — широкий.

Произнеся эту мудрую фразу, я уселась на каменное подобие скамейки возле самой воды и принялась обшаривать карманы. Лучшее, что ты можешь сделать после того, как кончилась твоя прежняя жизнь, — это покурить.

Впереди у меня было много времени. Может быть, вечность.

Слово горчило и обжигало гортань вкусом свежесваренного эспрессо из крошечной чашечки: веч-ность… В мозгу оно не помещалось, но сейчас туда ничего не помещалось. Я решила отбросить логику и заняться тем, чем и занимаются люди на новом месте — осмотреться, обжиться, обуютиться. Как кошка вытаптывает круглую выемку, прежде чем лечь.

— Ну что, ты уже оплакала себя? Оплакала и с честью похоронила? — он выскочил на набережную, точно черт из табакерки. Если, конечно, где-то во вселенной производят табакерки, запечатанные соломоновой печатью — или что там удерживает блудных духов?

— Опять ты, х-хулиган! — радостно приветствую я его. — Прокатишь меня? В последний раз?

— Так уж и быть! — кивает Мореход. — Но только чтоб в последний. Надоело извозчиком у тебя работать — туда ее доставь, потом обратно, потом опять туда…

— Последний раз! — твердо говорю я. — Самый последний. Довезешь — и будем прощаться, единственный ты мой.

* * *

Зимой море обжигает. Хотя вода так же манит к себе, как и летом. Особенно тех, кто не жил у моря и знает лишь одну его ипостась — ласковая летняя купель, играющая солнечными бликами в безоблачные отпускные деньки. Меня к таким не причислишь. Уже не причислишь. Я почти что морской волк, а, Мореход?

И все равно я стою в воде по колено. А на дворе зима. Зима в Венеции. Тот самый пляж на Лидо, где все и началось. Наверное, правильно закончить все здесь же. Потому я и зашла в воду — попрощаться с морем, которое ЗНАЮ. И даже не с морем — с тобой, Мореход. А заодно и поблагодарить.

Я же не могла победить ОКОНЧАТЕЛЬНО, правда? Такое не побеждают, не убивают, не уничтожают

ни хитрыми заклятьями, ни остро заточенными железяками. Такое просто отодвигают с дороги. И идут своим путем, не отвлекаясь на страх, который, собственно, и заставляет нас сражаться, вместо того, чтобы жить.

И пускай, избавившись от боязни поражения и предательства, нельзя избегнуть ни того, ни другого. Главное, ты перестаешь искривлять свою жизнь и разум, за сто верст обходя врагов и предателей прошлых, будущих, настоящих. Больше я не буду бегать в обход — ни сушей, ни водами, Мореход. Я твердо усвоила все, чему учил меня верхний мир в лице равнодушной старухи в шрамах и татуировках: чужое мнение надо мной не властно. Не нужно с ним воевать, повергать в прах и разбивать вдребезги. Пройди насквозь и иди себе. Куда хочешь.

Вот я и решила, как поступить с МОИМ СОБСТВЕННЫМ демоном конкуренции.

Ну, все, Мореход, прощай. Пойду, а то ноги заледенели. Зима все-таки.

— Я уж думал, ты утопиться решила, — раздается за моей спиной бесстрастный голос. — А ты, кажется, решила что-то другое…

Обернувшись, натыкаюсь на сидящего на камне мужчину со смутно знакомым лицом. С темными глазами. Слишком спокойными для человека, рядом с которым женщина заходит по колено в ледяную адриатическую волну. Нет. Просто слишком спокойными для человека.

Он протягивает мне руку:

— Забирайся. Простудишься.

Я хватаюсь за его ладонь и… взлетаю в воздух. А приземляюсь уже на камне. Рядом с почти незнакомым мужчиной и вполне знакомыми сапогами. Я их тут оставила, чтоб походить по воде. Что ж… Невозмутимо усаживаюсь и принимаюсь натягивать носки и обувь. Зимнее море небрежно плещется и пенится у подножия каменной груды, точно посмеивается.

— Выпей. — Рядом с моим плечом возникает рука с фляжкой. Красивая серебряная фляжка в кожаном чехле с тиснением в виде не то ящерицы, не то… конечно же! Впрочем, я давно догадалась.

Я откупориваю фляжку. Крышечка сделана в виде крохотного стаканчика — на птичий глоточек. Я хмыкаю и опрокидываю фляжку прямо в глотку. Лишь бы не лимончелло, итальянская лимонная водка — любой другой напиток я проглочу не поперхнувшись.

— Вот это по-нашему. — Одобрительно произносит голос. — По-драконовски.

Еще бы. Еще бы.