Власть подвала
Шрифт:
Даже если я буду получать деньги только один раз из десяти, это могут быть большие деньги. Все-таки десять процентов. А если не получится, то я ведь обещал всего лишь семьдесят два процента успеха. Вначале я даже не верил, что кто-то позвонит. Но звонить начали сразу. Вот. Снова телефон.
– Да, я понимаю, что дело жизни и смерти. Нет, не надо. Оплата всегда десять процентов. А какая вам разница? Нет, если вы не заплатите в мне случае успеха, то любая польза быстро выветрится, все нужные результаты исчезнут.
На другом конце стали невразумительно объяснять, что дело идет об очень большой сумме, ну, просто, вы не понимаете, насколько большой, поэтому десять процентов…
– Я не торгуюсь. Если я вам не подхожу, обратитесь еще куда-нибудь…
Хорошо, я приеду.
3
Это был кирпичный двухэтажный дом на окраине. Меня провели в большую комнату, всю зеленую из-за громадного аквариума во всю стену. На диване лежала очень бледная немолодая женщина в дорогом халате и прерывисто дышала.
– Это она. Смотрите, спрашивайте, берите все, что вам нужно.
Это сказала моя спутница, с виду очень деловая бестия, уныло накрашенная, коротко стриженная, в темных очках, наверняка жутко богатая. И уж точно сволочь.
Но таких я видел немало. Дело не в ней. Дело в обстановке смерти. И в этих зеленых трепещущих тенях, которые я уже видел сегодня, всего два часа назад; эти же тени пробегали по спине остывающего человеческого тела, лежащего в кустах.
– Что вы хотите от меня? – спросил я. – Я не лекарь.
– Она должна жить.
Всего лишь. Всего лишь жить. Как будто бы жить – это так мало. Подарить жизнь, как будто бы ты господь бог.
– Тогда уберите аквариум. Разбейте, слейте, наполните шампанским или газировкой, делайте все что угодно – лишь бы исчез этот зеленый цвет и свет.
– Это поможет?
– Если еще не поздно.
– Хорошо. Вам нужно еще что-нибудь?
– Информация, – сказал я, – любая, кроме той, которую нельзя разглашать. Я не хочу знать чужих тайн. И не слишком на меня надейтесь. Я даю успех в бизнесе, а не спасаю жизни. Я не лекарь.
– Меня зовут Элиза, – представилась она. – Выйдем отсюда. Как мне называть вас?
– Магистр, – ляпнул я. Кажется, сошло.
Мы вышли в соседнюю комнату; это был лакированный деревянный кабинет, отчего-то пахнущий срезанными цветами, впрочем, довольно уютный из-за тяжелых портьер, излучавших тишину. Здесь каждое слово звучало отчетливо и громко – с интонацией вилки, неожиданно упавшей на пол.
– Так вот, господин магистр, эта женщина выпала из окна.
– О господи!
– Это вас шокирует?
– Да, это многое меняет.
– Но она мне очень нужна. Мне нужно, чтобы она заговорила. Пусть она не проживет долго, но пусть она заговорит.
Ах
– Вы хотите, чтобы она умерла, после того, как все скажет?
– Если бы так случилось, это было бы окей.
И она улыбнулась милой улыбкой заговорщицы.
– Я не могу причинять вред.
– Но, магистр, за хорошие деньги можно причинить все что угодно… Все зависит только от количества. Никто ведь не просит вас ее убивать.
– Нет, это принципиально, – возразил я. – Я никогда не наношу вреда.
– Я вас могу заставить.
– Это не пройдет.
За стеной раздались несколько громких вскриков. Моя собеседница прислушалась, встала, вышла из комнаты, вскоре вернулась с микроскопической чашкой кофе. От кофе я отказался.
– Почему же не пройдет? – наивно удивилась она и медленно взмахнула ресницами. – Всегда проходило до сих пор.
– Любой вред, который я причиню, обернется против заказчика, то есть, против вас. Причем он будет усилен и я не знаю даже во сколько раз. Я над этим не властен и никто не властен. Просто такова природа вещей.
– Сейчас я вам почти верю. Природа вещей, природа вещей… – сказала Элиза, – верю потому что, как только убрали аквариум, она открыла глаза. То есть, не убрали, а наполнили минералкой, по вашему совету. Все окей. Она скажет теперь все что нужно. Мы до вас вызывали врача, и очень хорошего врача.
Он почти что друг нашей семьи. Знаете, что он сказал? Он сказал, что уже нет силы, которая заставит ее очнуться и заговорить. У нее поврежден спинной мозг в шейном отделе. И теперь она все равно умрет, хоть с вашей помощью, хоть без.
Какой будет ваш гонорар?
– Десять процентов.
– Десять процентов это слишком смешная претензия. Вы не знаете, о какой сумме идет речь. Я дам вам триста долларов. Это неплохо за несколько минут работы.
– Я не возьму этих денег.
– Неужели?
Наверное, не зря я не ездил на вызовы. Почему-то всегда случается так, что судьба, прождав годы, подставляет тебе подножку в самый неожиданный момент. Эта трясина начинала меня засасывать.
– Я беру или десять процентов или ничего. Но если я не беру ничего, тогда любое благо, которое я вам дал, вскоре исчезнет или обернется вредом.
– Ой, только не надо меня пугать! – высказалась Элиза и на секунду превратилась в сявку из подворотни. То, кем мы были, всегда остается с нами. То, кем мы были, никогда нельзя спрятать до конца. Пожалуй, в возрасте лет пятнадцати или шестнадцати она очень удачно залезла в постель к богатому негодяю и тот вытащил ее из грязи и подарил внешний лоск. Но сущность осталась той же.
Какими бы деньгами она ни ворочала сейчас, все равно она останется мелкой шпаной, вульгарной курицей в золотой клетке самомнения.