Власть в тротиловом эквиваленте. Тайны игорного Кремля
Шрифт:
Ему, любителю внешних эффектов, легла на душу придумка Ресина-Лужкова погонять во время трудного для президента Седьмого съезда нардепов колонну бибикающих самосвалов вокруг Кремля. Для психологического давления на оппозицию. Или, проще говоря, для понта. Так понтуют в тюремных камерах уркаганы, отбивая себе место подальше от параши.
Москва, наравне с Петербургом, была пионером в сращивании власти с нуворишами. Границ между их интересами не существовало. Поэтому притязание на Четвертый канал тогдашнего друга Лужкова — Владимира Гусинского Ельцин воспринял как поступательный
Помощники Бориса Николаевича без промедления составили проект указа о передаче на Четвертом канале в собственность телекомпании Гусинского — НТВ вечернего времени, так называемого прайм-тайма. Общеобразовательные программы выдворялись в предбанник.
В это время у Ельцина уже лежало мое второе прошение о добровольной отставке. Первое, в начале июля, он порвал перед моим носом, но я вышел в приемную и написал второе. На нем Борис Николаевич поставил перед руководителем своей администрации Сергеем Филатовым жирный вопрос: «Что будем делать?» Филатов ответил: «Не отпускать!» Так я висел между землей и небом до января 94-го, когда ушел в депутаты Госдумы. И все же президент не стал подписывать указ, а отправил его ко мне, полууволенному, на визу.
Я отказался визировать документ, не желая гробить общеобразовательный канал. Тогда Ельцин направил проект премьеру Виктору Черномырдину. Тот подмахнул его, не задумываясь. Указ вышел (а через какое-то время президент передал Гусинскому для НТВ весь Четвертый канал).
Помощник окололужковского олигарха Сергей Зверев, ставший позднее замом руководителя ельцинской администрации, не поленился и примчался ко мне в кабинет, чтобы похвастать визой Черномырдина.
— Вот так-то, — сказал он победным тоном. — А вас мы будем мочить!
Пометим эту феню — «мочить». Вернемся к ней чуть позже.
16
Вообще 93-й можно безо всяких натяжек считать временем заката демократии, бешеным годом. Много их было в России, бешеных лет, но этот отдавал в поведении большой части творческой интеллигенции едкой смесью мазохизма с вертухайством.
От Запада Ельцин получил карт-бланш на антиконституционный разгром патриотических сил, оставалось поискать «одобрителей» своего политического разбоя среди известных людей страны. Для видимости народной поддержки. И они нашлись. Понятно, когда аплодировать жестокости хозяев Кремля кого-то принуждали под страхом ареста или заточения в психбольницу. Но в 93-м литераторы сами, по собственной воле запросились из демократического раздолья в овечий загон мафиозного режима.
Сначала в печати появилось обращение 36-ти, затем письмо 42-х, в которых авторы требовали от президента «раздавить гадину», то есть поставить вне закона Съезд народных депутатов, Верховный Совет, Конституционный суд, закрыть оппозиционные газеты и телепрограммы, распустить неугодные Ельцину партии и проч. и проч. Были среди подписантов затесавшиеся в литераторы НКВДэшники бериевской поры и пошлые охотники за чинами. Какой с них спрос! Но были и такие уважаемые
Я упоминал о нем: его талант приметил еще великий Александр Трифонович Твардовский и с удовольствием печатал проблемные очерки Черниченко в лучшем журнале тех лет «Новый мир». Журналы «Знамя», «Наш современник», книжные издательства и газеты тоже были к услугам известного публициста. В 89-м Юрий Дмитриевич легко и свободно избрался в народные депутаты СССР, а в августе 91-го мерз на баррикадах вместе с другими защитниками Белого дома. Ораторствовал на митингах.
Утомила человека шумная разноголосая демократия, захотелось немного ельцинского единоначалия. Получил его сполна после октября 93-го.
В ноябре шла избирательная кампания в Совет Федерации, и влиятельный кандидат мэр Москвы Юрий Лужков вдруг отказался баллотироваться в верхнюю палату. Друзья предложили Черниченко пойти по этому округу. Времени оставалось в обрез, а надо было собрать уйму подписей избирателей. Без обращения к ним через газету не обойтись. А в обращении-то всего пять-шесть строк: поддержите, любезные, бескорыстного борца за народное счастье!
По старой демократической привычке смело толкнулся в «Московский комсомолец» — никакая газета никогда не отказывала ему, трибуну, авторитетному в стране человеку. Но тут публицисту сказали: «Стоп! Наступила иная эпоха. Идите за разрешением к Гусинскому».
Далее привожу слова самого Черниченко — они в корпоративном сборнике «Журналисты ХХ века: люди и судьбы» (Москва, Олма-Пресс, 2003 г.):
«Гусинский — это «Мост-банк»? Шли слухи про тесные связи с Лужковым. Что ж, отправился… Иду в прежний СЭВ, подправленный после октябрьского погрома дом в виде книги. Один из верхних этажей — офис «Мост-банка». Доложили — и я в большой, непривычно богатой комнате… Хозяин… был как бы в ползучем, потоке из звонков, отвлечений, секретарш, мобильных (редких тогда) черных оладушков, он словно выныривал из этой лавины на момент и выяснял: кто, что, зачем?
Прошу позволения напечатать в «МК» пять строк… Просьба, мне самому диковатая, хозяина не удивила, но он не мог понять одного:
— Но ведь Лужков же выдвинул кого-то вместо себя?
— Наверно. Но… пойду я.
— Нет, но всех остальных мы будем мочить по площадям! — воскликнул он и рассмеялся формуле братанов. — По площадям, ха-ха-ха…
— Дело ваше, мне бы команду насчет пяти срок.
Но Гусинский вновь утонул в горном оползне. Вынырнув из лавины, он тотчас меня узнал и предложил:
— Знаете, я нашел компромисс. Мы вас устроим в Думу. А тут — как решит мэр. И мочить по площадям!»
Разговор-то всего о пяти строчках, а какой казармой повеяло на читателя! Вот так, Юрий Дмитриевич, это не разгульные выборы 89-го, 90-го и 91-го. «Где стол был яств, там гроб стоит». За безрассудство в критические моменты, за потакание беззаконию надо платить большую цену. Добровольным строем шли литераторы в подписанты — под конвоем придется голосовать за тех, кого назначит олигархат.