Власть земли

Зарин Андрей Ефимович

Они вышли на двор. Пашка выбрала двух коней и быстро оседлала их, потом вывела за ворота других двух и ловко ударила их по спинам саблей. Кони заржали, вскинули ногами и быстро помчались по дороге назад, к Калуге.

— Не поймают! — сказала Пашка, возвращаясь на двор, и обратилась к княжне: — Ну, садись!

Она подсадила Ольгу, села сама, и они выехали из ворот.

— Подожди немного, — сказала тогда Пашка и вернулась назад. Сойдя с коня, она прошла к сараю, где сидел связанный и раздетый пахолик, и обратилась к нему: — Ну, пойдем со мной, молодец!

Пахолик

послушно поднялся.

Пашка провела его в горницу, где они сидели раньше, и посадила его за стол.

— Вот тебе нож, — сказала она. — Ты потом перережь им веревку. Руки я развяжу тебе, а ноги оставлю связанными. Вот тебе еды тут на все три дня. Сиди и жди своего пана! Он приедет, ты ему все и расскажи! А теперь прощай! — Она развязала ему руки, вышла из горницы и быстро захлопнула дверь, закрепив снаружи защелку. — Теперь в путь, — сказала она, — до первой деревни, а там расспросим, как нам на Рязань пробираться.

Глава XII

Приключения Ходзевича

Без остановки скакал пан Ходзевич под Смоленск. Быстрая езда разогнала его тревожные думы и словно развеселила сердце. Он верил, что наступит миг, когда Ольга полюбит его, узнав его великодушное шляхетское сердце, причем в достижении этого твердо надеялся и на беспутную Пашку. Веселый и радостный, он подъехал к первым аванпостам польского лагеря. Начальник пикета, молодой офицер, остановил его и сказал:

— День добрый, пан! Куда и откуда?

Ходзевич остановился.

— От его мосци, князя Яна Сапега, из Калуги, к патеру Мошинскому! Не скажет ли пан, как проехать к нему?

— Непременно, пан! — вежливо ответил молодой офицер. — Может, пан после зайдет к нам выпить венгерского да рассказать новости? Нас четверо в палатке. Позвольте быть знакомым: Ржевский, поручик в хоругви полковника Струся!

Ходзевич поблагодарил его. Поручик Ржевский позвал жолнера и велел проводить отряд. Ходзевич поехал.

Образцовый порядок, царивший в лагере, понравился ему. Длинными, ровными рядами стояли деревянные бараки, позади которых тянулись коновязи; то там, то сям высилось знамя начальника, отмечавшее полк. Ходзевич узнал знамена Струся, гетмана Жолкевского, графов Потоцких и выше всех — королевский штандарт с польским орлом; дальше ровным рядом стояли пушки, и кучами подле них лежали ядра; вокруг лагеря был высокий вал и пред ним ров. В отдалении высились толстые стены Смоленска, на которых маленькие, как мухи, двигались защитники и чернели пушки.

Ходзевич проехал почти весь лагерь; наконец показался барак с крестом на крыше. Жолнер проехал мимо него, набожно ударил себя в грудь и остановился подле чистенького домика.

— Здесь! — сказал он и отъехал прочь.

Оставив свой отряд на месте, Ходзевич слез с коня и вошел на крыльцо. Его встретил высокий гайдук.

— К патеру Мошинскому от князя Сапега, — сказал Ходзевич.

Гайдук скрылся и через минуту явился снова.

— Просят в покой! — сказал он и повел Ходзевича в кабинет патера.

Эта комната служила Мошинскому и молельней, и спальней. Навстречу Ходзевичу поднялся из-за

стола сам патер. Он был худ и высок; его темные глаза походили на острые шила. Он торопливо дал Ходзевичу благословение и взял от него письмо.

— Прошу пана, — сказал он, указывая на кожаное кресло.

Ходзевич сел.

Патер спешно вскрыл конверт и начал читать письмо. Его лицо то хмурилось, то улыбалось. Потом он сложил письмо и ответил:

— Я должен показать это письмо королю и тогда дам ответ.

— Буду просить, ваше преподобие, послать его со своим человеком. Я остаюсь здесь, служить королю, — сказал Ходзевич.

Мошинский проницательно посмотрел на красивого поручика и произнес:

— Что же, доброе дело! Король будет рад каждому воину. Вы один?

— Со мной тридцать человек!

— Еще лучше! К кому же вы поступите?

— Я присоединюсь к любой хоругви. Думаю, что мне не откажут офицеры.

— Понятно, понятно, — поспешил успокоить его иезуит. — Если хотите, я рекомендую вас гетману Жолкевскому. Это — опытный воин.

Ходзевич поклонился.

— А теперь простите! — поднимаясь, сказал Мошинский. — Я должен быть у короля!

Ходзевич поспешно встал.

Патер протянул ему руку и сказал:

— Где вы будете? Король, наверное, захочет видеть вас!

Ходзевич подумал с минуту и ответил:

— В лагере полковника Струся, у поручика Ржевского!

Патер отпустил его.

Ходзевич вышел смущенный. Хотя он и находился в родственной ему среде, тем не менее у него не было здесь знакомой души. Он сел на коня и, расспрашивая дорогу, направился к бараку молодого Ржевского. Проезжая мимо ставки, у которой развевался штандарт Струся, Ходзевич почувствовал прилив особого уважения. Этот пан Струсь славился среди польских воинов своей исключительной храбростью, уже не раз отличался под Смоленском, и русские трепетали пред его именем. У входа в палатку стоял и сам знаменитый полковник. Богатырского роста, с огромным носом и огромными усами, в камзоле алого сукна и казацких шароварах, он представлял собой тип удалого польского вояки того времени.

Ходзевич поклонился ему.

— Добрый день, рыцарь! — ответил ему Струсь.

Ходзевич подъехал к бараку, занимаемому Ржевским с товарищами, и смело вошел в него. Среди голых стен, увешанных оружием, стояли по углам четыре койки; посредине комнаты был длинный стол, и за ним сидели трое молодых офицеров, торопливо поедая огромного гуся и запивая его вином. Ржевского между ними не было.

Ходзевич смутился, когда офицеры перестали есть и вопросительно взглянули на него.

— Прошу извинить, — начал он, — я офицер из стана Сапеги, никого не знаю. Пан Ржевский пригласил меня к себе!

Едва он окончил, как офицеры быстро встали и радушно приветствовали его.

— Добушинский, а это — Одынец, а это — Кравец, — заговорили наперебой офицеры. — Просим пана до стола. Еда неважная: жирный гусь, зато питье — настоящее венгерское. И откуда жид его достал, понять не можем!

Ходзевич весело пожал всем руки. Почти в ту же минуту вошел Ржевский.