Власть земли
Шрифт:
«Про всякий случай», — подумала Пашка, приобретая второй костюм, и вдруг тут же, в лавке корчмаря, ей мелькнула мысль.
— Давай, жид, еще костюм для меня! — сказала она.
— Ну, и какой пану потшибуе? — спросил жид.
— Известно какой! Давай жупан желтый, венгерку да шаровары, сапоги сафьяновые.
— Ну, это можно! Только жупан зеленый будет. Для тебя словно по мерке будет.
— Ну и давай его! — сказала Пашка.
В тот же день она была у Ольги.
— Вот тебе сафьяновые сапоги, —
— Я ничего не побоюсь, Паша, лишь бы уйти отсюда.
— И выйдем, и выйдем, ты не плачь только! — сказала, усмехаясь, Пашка, хотя и сама хорошо не знала, как ей удастся выбраться с Ольгой из этой берлоги.
Мало-помалу она перетащила весь костюм.
— Я уйду, а ты останешься, — сказала она Ольге, — как я зайду снова, ты уж готова будь!
Она оставила Ольгу и присоединилась к пахоликам.
— Ну, панове, и что за мед я достал! — сказала она, доставая из угла сеней кувшин. — У одного боярина скрал.
— Ха-ха-ха! — засмеялись пахолики. — Давай попробуем!
— А смотрите, братику, вдруг Казимир придет, а то и сам пан? — опасливо сказал один из них.
— Вот трус! Что Казимир? Казимир теперь где-нибудь баб ищет, а пан на разъезды послан.
— И то, братику! Ну, давай твой мед!
И пахолики жадно начали опоражнивать кувшин крепкого меда.
— Песьи дети эти москали! — сказал один, хмелея. — И нас не уважают, и никакой вежливости не имеют, а мед умеют варить!
— Вот приедет Владислав, мы вволю потешимся!
— Жди! — перебил мрачно третий. — И Владислав не приедет, и нам влетит. Был я в Кремле.
Пахолики перестали пить и приготовились слушать. Пашке это было не с руки, и она весело перебила:
— Ну а пока ты там будешь, я весь мед выцежу, ничего не оставлю.
— А пусть его был в Кремле, братику, что нам пугать друг друга! — подхватил один из пахоликов. — Давай лучше пить, пока глотку не перерезали! Антусь, давай кости!
— Вот это я люблю! — ответила Пашка. — Десять злотых на чет бросай!
Пахолики увлеклись игрой и тянули крепкий мед. Мало-помалу хмель брал свое, и они махали руками все медлительней, а их языки уже еле ворочались.
Пашка осторожно встала и скользнула в комнату Ольги.
— Выходи, идем, идем! — сказала она.
Ольга смело вышла за Пашкой.
— Ха-ха-ха! — засмеялся вдруг один из пахоликов. — Вот мед! Был один Антусь, теперь два стало. Кидай на чет!
Пашка ничего не ответила и быстро тащила за руку Ольгу.
Вдруг при самом выходе на нее наскочил Казимир. Он словно слетел с коня, которого с маху осадил во дворе. Его лицо было встревоженно.
—
— Сейчас, пан! — бойко ответила Пашка.
Казимир махнул рукой и побежал в дом, а Пашка, схватив Ольгу, стремглав кинулась из ворот.
Было уже темно. Несколькими поворотами по извилистым улицам они совершенно запутали свой след, и Пашка остановилась перевести дух.
Ольга бросилась ей на шею и зарыдала.
— Спасена, спасена! — говорила она сквозь слезы.
— Ну, ну, — останавливала ее Пашка, — дай Бог, чтобы больше уже ничего не стряслось с нами. Пойдем теперь!
Она повела ее сперва далеко на пустырь, где под камнем догадалась спрятать стрелецкие костюмы, и сказала Ольге:
— Ну, снова переодевайся!
Та послушно стала переодеваться. Пашка сделала то же.
— Ну, а теперь пойдем на постоялый!
Она привела ее на один из дворов и, к удивлению, увидела там целое сборище. Мужики, мещане, несколько стрельцов сидели и жарко беседовали.
— А, еще пришли, — приветствовал их приход здоровенный детина. — Ну что, молодчики, будем завтра поляков бить? А?
— Будем! — весело ответила Пашка.
— И уж зададим мы им гону! — потрясая бердышем, сказал бородатый стрелец.
Глава VII
29 марта 1612 года {43}
В ночь с понедельника на вторник 29 марта 1612 года в домике Стрижова собралась та же компания, с которой свел Теряева, Терехова и Андреева Силантий; только теперь председательствовал не Стрижов с Кузьмичом, а князь Теряев-Распояхин. Дело родины всецело овладело им; он сознавал, какую большую заботу взял на себя, согласившись стать во главе московского ополчения, и его лицо дышало решимостью, когда он говорил или отдавал приказания. Рядом с ним сидел Терехов, склонив голову на руку. И он горел не менее других патриотическим чувством, но мысль об Ольге томила его душу.
Силантий, московские купцы, а также все знавшие теперь их приложили все старания к отысканию Пашки, но никто не видел подходившей к описанию ее женщины. Терехов всем поведал свое горе, но никто не мог выказать ему никакого содействия.
— Горько мне, Терентий Петрович, — воскликнул однажды Терехов, — сил моих нет!.. Чувствую, что надо послужить родине, порадеть общему делу, а как подумаю о своей Ольге — все из рук падает. Господи, и за что на нас такая кара!
— Не робей, Петр! — горячо сказал ему Теряев. — Верь, не пропала Ольга и в полной целости находится! Надейся на Бога, а чтобы забыть свою печаль, думай об обидчике и наполни свое сердце местью.